Книги

История русской бюрократии

22
18
20
22
24
26
28
30

Отставание России от передовых держав длилось весь XIX век. Жёсткая зависимость экономики, а также и политики от европейского капитала была налицо. Нарастал внешний вызов, такой же, какой всегда в прошлом вёл к началу рывка. Что необходимы срочные перемены, ясно было уже в 1905 году, когда началась первая русская революция. К началу 1930-х годов уже было ясно, что нэп страну не вытянет. Тянуть с подготовкой рывка уже было невозможно.

Итак, влиятельная группа: член Политбюро Н. И. Бухарин, председатель Совнаркома А. И. Рыков, председатель ВЦСПС М. П. Томский (партия, правительство, профсоюзы) отстаивали «щадящий» вариант постепенного накопления через продолжение нэпа. Под их влиянием первый пятилетний план развития народного хозяйства (1928/29–1932/33) был принят именно таким, щадящим. А Сталин предлагал форсированный вариант, требовал пересмотра заданий в сторону их увеличения.

Сталин, если вникнуть в смысл событий, говорил о переводе страны в мобилизационный режим функционирования, учитывая внешний вызов. Он говорил:

«Мы отстали от передовых стран на 50‒100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»[60].

В 1929-м возникли серьёзные продовольственные проблемы, пришлось вводить карточки на хлеб. Не Сталин, а логика событий толкнула пленум ЦК на сплошную коллективизацию села. Но никто не требовал от бюрократов их обычных игрищ с заполошными криками типа: «Даёшь!!!». Нет, по новым директивам 80‒90 % крестьянских хозяйств (вместо 20 % по старому плану) должны были объединиться в колхозы лишь к концу пятилетки.

Коллективизация поначалу пошли не очень хорошо. На первом этапе она вызвала тяжёлую катастрофу с человеческими жертвами. Почему? Да потому, что если в первых колхозах — а они до 1929 года охватывали 6‒7 % крестьянских хозяйств, не обобществлялся домашний скот, и каждой семье был оставлен большой приусадебный участок, то, начиная свою кампанию, руководство Наркомзёма СССР изменило принципы обобществления. Самым удачным проектом для колхозного строительства в России сочли кибуц, модель кооператива, разработанную в начале ХХ века во Всемирной сионистской организации. Но это был проект для колонистов-горожан, которые и не собирались создавать крестьянское подворье или заводить скот. Обобществление в кибуцах доводилось до высшей степени, личной собственности не допускалось вовсе, членам кооператива запрещалось даже обедать дома.

В подходящей среде — в Израиле, кибуцы показали себя эффективным инструментом, но такой тип колхоза никак не подходил для условий России.

Всегда и везде экономисты недооценивают или просто не понимают сути хозяйства нерыночного типа, принципиально направленного не на извлечение прибыли, а на выживание — патриархального в деревне, или домашнего в городе, составляющего огромную, хотя и «невидимую» часть народного хозяйства. А ведь именно таким было хозяйство на Руси, именно от него — все качества русского человека, вся наша культура. Для России эта слепота политэкономии сыграла роковую роль не только во время коллективизации, но и в конце советского периода.

Но были перегибы и другого свойства. Вопреки намеченным в центре темпам, местные партбюрократы стремились загнать крестьян в колхозы за невероятно короткий срок. То же и с раскулачиванием: хотя «развёрстка» на число раскулаченных давала предельные цифры, просто чтобы чиновники не упускали эту проблему из вида, бюрократы (как они всегда это делают, желая выслужиться перед начальниками) повсюду стремились перевыполнить. В 1930 году в погоне за валом было раскулачено почти 15 % крестьянства; столько кулаков в стране вообще не могло быть. За 1930‒1931-й в отдалённые районы сослали свыше 380 тысяч семейств «кулаков» и «подкулачников», а к 1932 году 1,4 млн раскулаченных находились в спецпоселениях, занимаясь сельским хозяйством и лесоповалом.

Это не было полезным для страны, а вдобавок, масса крестьян ответила на такую политику уходом из села, сокращением пахоты, забоем скота. Кое-где произошли и вооружённые восстания. Как результат, в 1932‒1933 случился страшный голод, унёсший множество жизней. Пришлось резко сокращать экспорт зерна; в конце 1934 года вывоз вообще прекратили. Из-за этих колоссальных трудностей, во многом вызванных бюрократизмом, гигантский первый пятилетний план свернули до шестидесяти «ударных комсомольских» строек.

Весной 1932 года местным властям было запрещено обобществлять скот, и даже предписано помочь колхозникам в обзаведении скотом, и с этого времени уже не проводилось и кампаний по раскулачиванию. В марте 1933-го состоялся судебный процесс против ряда работников Наркомзёма СССР, виновных в произошедшем. Сейчас они все стараниями антисоветчиков реабилитированы.

БЮРОКРАТИЗМ: ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАНЯТИЯ

Из секретной инструкции партийно-советским работникам, органам ОГПУ, суда и прокуратуры от 8 мая 1933 года:

В ЦК и СНК имеются сведения, из которых видно, что массовые беспорядочные аресты в деревне всё ещё продолжают существовать в практике наших работников. Арестовывают председатели колхозов и члены правлений колхозов. Арестовывают председатели сельсоветов и секретари ячеек. Арестовывают районные и краевые уполномоченные. Арестовывают все, кому не лень и кто, собственно говоря, не имеет никакого права арестовывать. Неудивительно, что при таком разгуле практики арестов органы, имеющие право ареста, в том числе и органы ОГПУ, и особенно милиции, теряют чувство меры и зачастую проводят аресты без всякого основания, действуя по правилу: «сначала арестовать, а потом разобраться»….

Воспретить производство арестов лицам, на то не уполномоченным по закону… Аресты могут быть производимы только органами прокуратуры, ОГПУ или начальниками милиции. Следователи могут производить аресты только с предварительной санкции прокуратуры.

Аресты, производимые начальниками милиции, должны быть подтверждены или отменены райуполномоченными ОГПУ или прокурорами по принадлежности не позднее 48 часов после ареста.

Была и вторая причина провала первой пятилетки — организационная. Сложилась жёсткая вертикаль управления, главную роль в которой играли первые секретари партийных комитетов. Эти люди, преданные делу партии и мировой революции, почти поголовно не были в достаточной мере грамотными. Видимо, Сталин понимал, что их следует заменить квалифицированными кадрами. Но таких кадров просто не было, да и как заменить? Сталин был не царь, он занимал выборную должность. Любой пленум ЦК партии, где у него не оказалось бы уверенного большинства, мог заблокировать любые его кадровые предложения. Ведь на пленумы как раз и собирались партийные бонзы. И пришлось ему действовать исподволь, и не наскоком.

Не называя до поры имён, Сталин, выступая с трибун пленумов и на XVII съезде партии (январь-февраль 1934), стал говорить слова, с которыми партбюрократы не могли не согласиться. Например: «Бюрократизм и канцелярщина аппаратов управления… вот где источники наших трудностей». Или: «Как быть с такими работниками? Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом». Так постепенно внедрялась мысль: руководитель не обязательно должен быть членом партии с большим стажем, он даже может не быть членом партии, но должен быть специалистом, иметь высшее образование и опыт работы по специальности. Чуть позже возник лозунг: «Кадры решают всё!».

К концу первой пятилетки возникла целостная система перекачки людских, материальных и финансовых ресурсов из аграрного сектора в индустриальный.

Вот воспоминания американского студента Джона Скотта:

«…Я выехал на поезде, идущем четыре дня до места под названием Магнитогорск, расположенного на восточных склонах Уральских гор. Я был очень счастлив. В Советском Союзе не было безработицы. Большевики планировали свою экономику и предоставляли молодым людям много возможностей. Более того, им удавалось преодолеть фетишизацию материальных ценностей, которая, как учили меня мои добрые родители, была одним из основных зол нашей американской цивилизации. Я видел, что большинство русских едят только чёрный хлеб и носят один-единственный костюм до тех пор, пока тот не распадётся на части…