Эро Бусс сказал:
– Мне тут никто не знаком, но человек на снимке номер пять немного похож на бандита, которого я видел в первые дни после похищения.
Асусена Льевано сказала, что мужчина с пятой фотографии, только без усов, напоминает ночного охранника, который дежурил в доме, куда их с Дианой привезли в начале заточения. Ричард Бесерра узнал на снимке мужчину в наручниках, сидевшего в вертолете, однако пояснил:
– Форма лица похожа, но до конца я не уверен.
Орландо Асеведо тоже его узнал.
Наконец труп опознала жена Васкеса Муньоса, показавшая под присягой, что 25 января 1991 года в восемь часов утра ее муж вышел из дома и начал ловить такси. Но внезапно на него набросились двое полицейских, подъехавших на мотоциклах, и двое штатских и затолкнули его в машину. Он успел только вскрикнуть:
– Ана Лусия!
Но его уже увезли. Впрочем, показания жены во внимание не приняли, потому что больше свидетелей похищения Васкеса Муньоса не было.
«Таким образом, – говорилось в докладе Генпрокуратуры, – учитывая представленные доказательства, можно утверждать, что до начала операции в усадьбе Ла-Бола некоторые сотрудники полиции, отвечавшие за операцию, знали от задержанного Васкеса Муньоса, что в данном месте скрывают журналистов, и, весьма вероятно, после окончания операции информатор был убит». Подтвердился и факт двух других загадочных смертей во время облавы в Ла-Боле.
Отдел особых расследований, наоборот, пришел к выводу, что нет оснований утверждать, будто бы генерал Гомес Падилья или какие-то другие высшие чины колумбийской полиции были в курсе этих перипетий. Оружие, из которого смертельно ранили Диану, никем из полицейских не применялось. Спецназовцы, действовавшие в усадьбе Ла-Бола, несут ответственность не за ее смерть, а за гибель трех человек, трупы которых были обнаружены в районе оперативных действий. Поэтому в отношении военного следователя 93-го участка, его секретарши, а также экспертов департамента безопасности в Боготе будет официально проведено дисциплинарное расследование в связи с допущенными нарушениями принципиального и процессуального характера.
После публикации доклада Вильямисар почувствовал, что теперь у него есть повод написать Эскобару новое письмо. Как обычно, он послал его через братьев Очоа, присовокупив отдельное письмо к Марухе, которое слезно умолял ей передать. Пользуясь случаем, Вильямисар решил немного, в пределах школьной программы, просветить Эскобара относительно того, что власть в государстве делится на исполнительную, законодательную и судебную. И донести до него, что в рамках, определенных Конституцией и законами страны, президенту очень трудно управлять такой многочисленной и сложно устроенной организацией, как армия. Однако, признавал Альберто, Эскобар правильно критикует нарушение полицией прав человека и вполне справедливо требует гарантий для себя, родных и друзей в случае явки с повинной. «Я согласен с Вами, – говорилось в письме, – что наши цели в этой борьбы совпадают: мы хотим спасти свою жизнь и жизнь наших близких, хотим, чтобы в стране воцарился мир». Исходя из общности целей Вильямисар предложил выработать и совместную стратегию.
В ответе Эскобара, присланном через несколько дней, чувствовалось, что его самолюбие уязвлено попыткой Альберто преподать ему урок обществоведения. «Я прекрасно знаю, что в стране власть у президента, конгресса, полиции и армии, – писал Эскобар. – Но мне известно и другое: командует всем именно президент». И далее на четырех страницах следовали жалобы на произвол полицейских; по сути, никакой новой аргументации не приводилось, добавлялись лишь новые факты. Эскобар отрицал причастность Невыдаванцев к гибели Дианы. Они ее не убивали и никогда не пытались убить, иначе не стали бы выводить пленницу из дома и переодевать в черное, чтобы с вертолетов ее приняли за крестьянку. «Заложник ценится, только пока он живой», – подчеркнул Эскобар. На прощание же, без всяких околичностей и реверансов, Пабло позволил себе неслыханное заявление: «Не переживайте из-за того, что Вы когда-то публично требовали моей экстрадиции. Поверьте, все будет хорошо, и Вам не на что будет обижаться. Ведь у нас с Вами общие задачи: Вы защищаете свою семью, я – свою». Вильямисар соотнес этот пассаж с предыдущим, в котором чувствовалось, что Эскобару стыдно держать в заложницах Маруху, когда война идет на самом деле не с ней, а с ее мужем. Дело в том, что Вильямисар уже говорил ему об этом, только в несколько иных выражениях. «Как же так? Мы с Вами воюем, а в заложниках держат мою жену?» – вопрошал Альберто и предложил себя вместо Марухи, чтобы вести переговоры напрямую. Эскобар отказался.
К тому моменту Вильямисар уже раз двадцать, а то и больше, побывал в тюрьме у Очоа. И всякий раз наслаждался кулинарными шедеврами, которые обитательницы Ла-Ломы приносили с массой предосторожностей, опасаясь покушений. Постепенно Альберто и Очоа узнавали друг друга и проникались взаимным доверием. Они часами обсуждали каждую фразу и каждый жест Эскобара, стараясь угадать его скрытые намерения. Вильямисар почти всегда возвращался в Боготу последним рейсом. В аэропорту его встречал сын Андрес, которому нередко приходилось за компанию с папой пить минеральную воду, тогда как папа снимал накопившееся напряжение более крепкими напитками. Вильямисар держал слово и вел затворнический образ жизни: если с кем-то и виделся, то только по делу. Когда напряжение становилось невыносимым, он выходил на террасу, глядел в ту сторону, где, по его мнению, скрывали Маруху, и часами мысленно с ней беседовал, пока его не одолевал сон. А в шесть утра Альберто уже снова был на ногах, готовый к новому туру борьбы. Получив ответ на письмо или узнав какие-то другие интересные новости, Марта Ньевес или Мария Лия звонили Вильямисару по телефону, ограничиваясь одной-единственной фразой:
– Доктор! Завтра в десять.
В промежутках между звонками Альберто работал над телепрограммой «Колумбия требует!», задуманной на основе рассказов Беатрис об условиях содержания заложников. Идея, принадлежавшая Норе Санин, директору Национальной Ассоциации СМИ, была подхвачена Марией дель Росарио Ортис, близкой подругой Марухи и племянницей Эрнандо Сантоса, которой активно помогали ее муж-журналист, Глория де Галан и остальные члены семьи Вильямисаров: Моника, Алехандра, Хуана и их братья.
В передаче каждый день появлялись новые знаменитости: кинозвезды, театральные актеры, телеведущие, футбольные игроки, ученые и политики, которые произносили один и тот же текст, призывая освободить заложников, соблюдать права человека. Передача сразу же растрогала зрителей и всколыхнула общественное мнение. Алехандра колесила по стране с телекамерой, охотясь за известными людьми. За три месяца, что длилась эта кампания, в передаче выступило около пятидесяти человек. Но на Эскобара это не подействовало. Когда же клавесинист Рафаэль Пуайана сказал, что готов на коленях умолять об освобождении заложников, Эскобар ответил:
– Я их не отпущу, даже если тридцать миллионов колумбийцев приползут сюда на коленях.
Но в одном из писем, адресованных Вильямисару, Эскобар похвалил передачу, поскольку в ней шла речь не только об освобождении заложников, но и о соблюдении прав человека.
Легкость, с которой дочки Марухи и гости программы держались перед телекамерами, напрягала Марию Викторию, жену Пачо Сантоса, потому что сама она была не в состоянии преодолеть страх перед выступлениями. Неожиданно поднесенный ко рту микрофон, наглый свет софитов, буравящий взгляд телекамеры, одни и те же вопросы, на которые нужно давать одни и те же ответы, – все это вызывало у Марии Виктории приступы паники, которые ей удавалось подавить с огромным трудом. Из ее дня рождения сделали теленовость: Эрнандо Сантос в непринужденно-профессиональной манере поведал о нем зрителям и, подхватив невестку под руку, сказал:
– Проходи в студию!