До Беатрис дошло, что он хочет узнать название лекарства для сосудов, которое принимала Маруха.

– Вазотон, – сказала Беатрис и, успокоившись, поинтересовалась: – Как дела?

– У меня хорошо, – ответил Дворецкий, – спасибо.

– Да не у вас! – поморщилась Беатрис. – У нее.

– Ах у нее… – протянул Дворецкий. – У нее все хорошо, не волнуйтесь!

Беатрис швырнула трубку и расплакалась от нахлынувших воспоминаний о жуткой жизни в плену: гадкой еде, грязном туалете, о том, как все дни были похожи один на другой… Какой же одинокой должна чувствовать себя Маруха, сидя в этой вонючей комнате!

На всякий случай в спортивный раздел новостной телепередачи вскоре была вставлена загадочная реклама: «Принимайте басотон!» Название лекарства нарочно исказили, чтобы никто из производителей не заявил протест против использования его продукции в непонятных целях.

Второй раз Дворецкий позвонил через несколько недель, и выглядело это совсем иначе. Беатрис не сразу узнала голос: он постарался его изменить. Да и тон был совсем другой, отечески наставительный.

– Помните, о чем мы договаривались? Доньи Марины с вами не было. И никого другого тоже!

– Не волнуйтесь, я помню, – ответила Беатрис и повесила трубку.

Гидо Парра, опьяненный первыми успехами в переговорах, объявил Вильямисару, что освобождение Марухи – это вопрос трех дней. Вильямисар постарался донести это до жены, выступив по радио и телевидению. Кроме того, Алехандра, послушав рассказы Беатрис о жизни в плену, не сомневалась, что ее передачи доходят до адресата. И взяла у Беатрис получасовое интервью, в котором та поведала обо всем, что могло интересовать Маруху: как ее освободили, как поживают дети и друзья, что происходит дома, когда можно надеяться выйти на свободу.

С той поры в каждой своей авторской передаче Алехандра сообщала массу подробностей о жизни близких: какую одежду они носят, какие покупки делают, кто приходил к ним в гости. «Мануэль уже приготовил свиной окорок», – звучало в передаче, и только Маруха понимала, что в ее доме все остается по-старому. Какими бы смешными ни казались эти ухищрения, их целью было подбодрить Маруху, показать ей, что жизнь продолжается.

Однако дни шли, а никаких признаков близящегося освобождения Марухи не было. Гидо Парра увязал в путаных объяснениях и вел себя как ребенок: не подходил к телефону, куда-то исчезал. Вильямисар призвал его к порядку. Парра опять начал разводить турусы на колесах. Ситуация, сказал он, осложнилась из-за того, что полиция усиленно творит беспредел в Медельине. И пока правительство не пресечет эти жестокие репрессии, трудно надеяться на чье-либо освобождение. Вильямисар оборвал его:

– Мы так не договаривались! Все упиралось в новый указ. Он издан. Теперь это долг чести, нечего играть со мной в игрушки!

– Вы не представляете, как противно быть адвокатом этих типов! – заныл Парра. – Тут ведь не о деньгах речь идет, а о том, что они меня укокошат, если останутся недовольны. Что прикажете делать в такой ситуации?

– Давайте ее сперва проясним, – сказал Вильямисар. – В чем загвоздка?

– В том, что пока полиция не прекратит бойню и не накажет виновных, освобождение Марухи невозможно. Вот так.

Вильямисар в ярости разразился проклятиями в адрес Эскобара. А потом добавил, обращаясь к Гидо Парре:

– Убирайтесь с моих глаз! Не знаю, как Эскобар, а я вас точно убью!

И Гидо Парра исчез, напуганный не только резкой реакцией Вильямисара, но и неистовством патрона, который, похоже, не простил ему превышения полномочий на переговорах. Эрнандо Сантос понял, что Гидо Парра в панике, когда тот позвонил и пролепетал про письмо, которое поручил ему передать Эскобар. Дескать, письмо такое ужасное, что он даже боится его прочитать.