Возвращение превратилось в выживание, когда надежда сменялась отчаянием. Все чаще приходилось забивать собак и кормить их мясом оставшихся, а груз снаряжения становился для двоих мужчин и выживших собак все тяжелее. В мае они вынуждены были бросить одни нарты: уменьшившиеся припасы отлично помещались в двое нарт, в которые запрягли последние десять собак. Одна за другой собаки становились пищей для сильнейших. Последние оставшиеся в живых собаки так страдали от голода, что зарезанных ездовых не требовалось даже свежевать – достаточно было разрубить тушу на части, и ее проглатывали вместе с шерстью. Нансен и Йохансен нажарили себе из крови одной собаки котлет и нашли их вполне съедобными.

В июне торосы и осыпи превратились в ледяные поля, в которых уже стало ощущаться движение далекого пока прилива. Съестные припасы стали заканчиваться. Часть пеммикана отсырела и испортилась. Нансен и Йохансен залатали поврежденные во время перевозки на нартах каяки и приготовились к спуску на воду. 22 июня им удалось подстрелить тюленя, так что о еде можно было на какое-то время не беспокоиться. На следующий день удалось добыть еще одного тюленя, и Нансен делает в дневнике поэтическую запись: «И как вкусна эта пища! ‹…› Сало, и сырое и жареное, по-моему, великолепно ‹…›. Вчера на завтрак у нас был суп с вареной тюлениной и сырое сало. К обеду я зажарил ‹…› бифштексы, ‹…› никаким бифштексам из "Гранд-отеля" не сравниться с нашими, хотя, конечно, мы не прочь были бы запить их кружкой доброго мартовского пива»[9]. К лаконичному научному стилю изложения он возвращается в рассказе о том, как они с Йохансеном подстрелили трех белых медведей, которых к лагерю приманил запах жира.

3 августа путешественники собирались начать переправу через разводье на двух каяках, груженных упакованным снаряжением. Нансен услышал сзади шум и просьбу Йохансена подать оружие. Обернувшись, он увидел, что на Йохансена напала затаившаяся во льдах медведица, которая пытался укусить его за голову. Недрогнувшим голосом Йохансен сказал: «Вы должны поторопиться, если не хотите опоздать». Герои Дикого Запада со своими револьверами и те вряд ли бы управились быстрее, чем Нансен, выхвативший из каяка обрез и всадивший в медведицу заряд с расстояния 2 м. В XIX в. джентльмены оставались таковыми и в самом сложном положении. Только на следующее Рождество Фритьоф и Ялмар сочли свое знакомство настолько тесным, что стали обращаться друг к другу на «ты».

Через четыре дня перед ними открылась вода. Соратники забили последних собак, погрузили на каяки все, что могло поместиться, и продолжили путь морем. Они полагали, что находятся с северной стороны Земли Франца-Иосифа, однако скоро выяснилось, что расположенная на востоке по левую руку от них суша не соответствовала никаким ранее известным приметам. Возле крутого скалистого берега приливные воды шли к западу. Нансен и Йохансен уверенно продолжили путь вперед, надеясь достичь южной оконечности Земли Франца-Иосифа, где можно было встретить других исследователей и вместе с ними вернуться в цивилизованный мир.

Вскоре наступила осень. Уже в конце августа ночи стали холодными и берег начал покрываться новым льдом. Нансен и Йохансен констатировали, что продолжать путь было бы нежелательным. Они приступили к сооружению зимнего лагеря и пополнению запасов. Последние дни перед тем, как вода окончательно покрылась льдом, они посвятили добыче моржей. Осенний морж набирает жировой запас и, будучи забит, не тонет. Даже одинокий охотник на каяке может отбуксировать его к берегу. Подъем туши весом в тонну на берег – уже дело другое. Поэтому зимовщики свежевали добычу и резали ее на куски прямо в прибрежных водах, складывали мясо на моржовую шкуру рядом со своей землянкой и покрывали другой шкурой. Благодаря морской воде мясо было достаточно соленым для жарки, а его сохранение обеспечивал в качестве гигантского холодильника местный климат. Разумеется, иногда нужно было забегать в землянку погреться. Примусный спирт и керосин давно закончились, но моржового жира было в достатке. Землянку согревал и освещал скатанный из бинта фитиль, который торчал в жестяном блюдце среди кусочков жира.

Зиму 1895/96 г. спутники по большей части провели греясь под медвежьими шкурами. В их землянке было не теплее, чем в современном холодильнике. Нансен писал, что внутри иногда бывало очень мило, когда обледеневшие стены сверкали в свете мигающего язычка коптилки. Снаружи стояли сорокаградусные морозы и завывал арктический ветер. Пропитавшаяся жиром одежда липла к коже и истерлась на сгибах. Тепло она совершенно не держала, что не прибавляло желания выходить на улицу. В феврале Нансен записал в дневнике: «Странный образ жизни – лежать вот так в течение всей зимы в нашем логове, ‹…› безо всякого дела». Он также записал, что «жизнь наша не могла назваться особенно приятной», но добавил при этом, что никто из них не терял надежды. Больше всего, по словам Нансена, он скучал по книгам, чистой одежде и нормальной еде и, уж наверное, не отказался бы от кружечки пива.

В мае 1896 г. путешествие продолжилось. Нансен и Йохансен продвигались вдоль неизвестного берега, иногда пересаживаясь на каяки, иногда по суше, таща снаряжение в обрезанных нартах по тающему снегу. В море, подобно далеким выстрелам, раздавался треск тающего льда. В июне вместо треска ясно послышался собачий лай. Нансен вскочил на лыжи, понесся на звук и едва не врезался в британского коллегу Фредерика Джорджа Джексона, который со своей экспедицией зимовал на острове Нордбрук, относящемся к архипелагу Земля Франца-Иосифа. Скоро к месту встречи доставили и Йохансена, так что своим следующим обедом норвежцы наслаждались на исследовательской базе Джексона «Кап Флора», где, по словам Нансена, им предоставили все возможные удобства в настоящем бревенчатом доме. В начале августа прибыл транспорт, который забрал Нансена и Йохансена домой в Норвегию. А через пять дней после их прибытия объявился и «Фрам», который – как Нансен и рассчитал – после трехлетнего дрейфа освободился из ледяного плена к западу от Шпицбергена.

Позже Фритьоф Нансен стал профессором зоологии и океанологии Университета Осло. В 1906–1908 гг. он был послом Норвегии в Лондоне, а в 1920-х гг. – комиссаром Лиги Наций по делам беженцев. На этой должности он добился выдачи беженцам удостоверения личности, носящего название «нансеновский паспорт». В 1922 г. ему была присвоена Нобелевская премия мира.

Плавания «Фрама» в полярных водах продолжались под командованием капитана Отто Свердрупа. В 1900–1901 гг. Свердруп занимался исследованием арктического архипелага Канады. Он нанес на карту расположенный к западу от Земли Элсмера архипелаг, известный ныне как архипелаг Свердрупа, который был частью территории Норвегии до 1930 г. Помимо самого исследователя, свои имена нанесли на карту мира и пивовары. Самый значительный остров архипелага Свердрупа, который одновременно является самым большим необитаемым островом на земле (43 178 км2), был назван в честь Акселя Хейберга. К юго-западу от него находятся острова Эллефа Рингнеса (11 295 км2) и Амунда Рингнеса (5255 км2). В 1910–1912 гг. «Фрам» совершил плавание к берегам Антарктиды в качестве исследовательского судна Роальда Амундсена и стал первым в мире судном, участвовавшим в исследованиях обоих полюсов. Амундсен почтил меценатов экспедиции, дав одному из антарктических ледников имя Акселя Хейберга. В настоящее время «Фрам» находится в Осло и является музеем.

На Рождество 1914 г. британские и немецкие солдаты на многих участках фронта договорились о прекращении огня и совместном праздновании Рождества. Первая полоса январской газеты 1915 г.