Одним из самых важных достижений Сионистского форума стало создание политической партии Исраэль ба-алия (“Израиль и алия”). Партия была образована в 1995 г., когда число репатриантов из бывшего Советского Союза превысило 600 тыс. человек; ее лидерами стали репатрианты предыдущей волны, 1970-х и 1980-х гг., которые к этому времени уже освоились в политической системе Израиля. Весь процесс можно рассматривать как стадийный. Сначала были выборы 1992 г., когда Израильская партия труда одержала победу в немалой степени благодаря “русским” голосам — и это дало новым репатриантам ощущение своей значимости. Выходцы из бывшего СССР решили развить успех и организовали свою партию, Исраэль ба-алия., во главе которой встал Натан (Анатолий) Щаранский, известный “отказник” советской эпохи. На выборах 1996 г. партия добилась сенсационного успеха, получив семь мандатов. В 2006 г. значительная часть ее электората отдала предпочтение другой партии, Исраэль бейтену (“Наш дом — Израиль”), во главе которой стоял энергичный, националистически настроенный Авигдор Либерман. На этих выборах 2006 г. партия Исраэль бейтену получила 11 мандатов и стала заметным явлением на политической арене страны. Совместные усилия этих “русских” партий способствовали успешной защите интересов новых репатриантов в таких сферах, как обеспечение жильем, образование, занятость в государственных учреждениях.
Успехи новых репатриантов на политической арене и в экономической сфере сопровождались развитием СМИ на русском языке. К середине 1990-х гг. в стране выходило около пятидесяти периодических изданий (как ежедневных, так и еженедельных) на русском языке, издаваемых журналистами-старожилами и теми, кто приехал в Израиль в недавнее время (Гл. XXXIII. Возрождение иммиграции из Восточной Европы). Со временем, однако, их количество стало уменьшаться — что происходило и с другими “этническими” изданиями (в частности, на немецком языке и идише), и это объяснялось, по всей видимости, успешной абсорбцией репатриантов из СССР (имеется в виду, главным образом, культурная абсорбция). Среди “русских” репатриантов насчитывалось не менее 50 тыс. преподавателей (Гл. XXXIX. Успех алии из бывшего Советского Союза). Ознакомившись с зачастую весьма неудовлетворительной постановкой образования в Израиле, эти преподаватели (в числе которых были специалисты высокого класса) поняли, что для них, несомненно, открываются широкие возможности. На первых порах они, правда, не были в состоянии преподавать на иврите; но в 1992 г. группа учителей, имевших опыт работы в элитарных школах Москвы и Ленинграда, открыла свою сеть средних учебных заведений для детей репатриантов, названную ими Мофет.
Первая школа Мофет располагалась в старом и обветшалом школьном здании; однако предложенные учебные программы по математике, физике и “общекультурным дисциплинам” сразу же получили широкое признание. Вскоре эти программы были одобрены в качестве “внеклассных занятий” другими школами страны, причем особой популярностью они пользовались в семьях выходцев из бывшего Советского Союза, и родители были готовы оплачивать эти занятия частным образом. На первых порах занятия велись только на русском языке, но со временем преподаватели смогли перейти и на иврит. Вскоре и израильтяне-старожилы стали проявлять интерес к этим программам, потребовав, чтобы государственные школы также включили их в свои учебные планы. К концу XX в. во всем Израиле занятия по программам Мофета велись в 140 классах средней школы и в 3 тыс. классах начальной школы; некоторые элементы этих программ стали использовать и государственные религиозные школы.
Вполне естественно, если принимать во внимание все вышеназванные обстоятельства, что “русские” евреи и после репатриации продолжали с гордостью поддерживать свои традиции, основанные на европейских культурных ценностях. В немалой степени этому содействовало и принятое в 1992 г. решение российских властей, предоставляющее евреям-репатриантам право двойного — российского и израильского — гражданства. Не менее половины выходцев из бывшего Советского Союза воспользовались этим правом; некоторые из них даже принимали участие в российских выборах. Репатрианты следили за происходящим в России, не только знакомясь с материалами израильских русскоязычных СМИ, но и навещая свое старое место жительства. Себя они считали отнюдь не “русскими в изгнании”, но “израильскими русскими” или “русскими израильтянами”. Следует подчеркнуть, что такой культурный плюрализм не мешал им усваивать израильское культурное наследие. Они принимали активное участие в различных мероприятиях, предоставлявших возможность знакомиться с ивритской литературой и культурой на русском языке. Тель-авивский театр Гешер[133] (“Мост”), называющий себя “израильско-русским” театром, имел в своем репертуаре как русские, так и израильские пьесы; большинство пьес к началу 2000-х гг. ставилось на иврите с синхронным переводом на русский. Пьесы, которые ставились на русском, шли с синхронным переводом на иврит.
Экономическая либерализация, технологический прогресс
Перспективы развития Израиля в целом представлялись благоприятными. Национальная экономика находилась на подъеме. Неотъемлемой составной частью всех экономических достижений была приватизация, включавшая распродажу предприятий, находившихся во владении Гистадрута, а также организаций Гистадрута, предоставлявших социальные услуги. Наряду с этим правительство сократило традиционную поддержку пенсионных фондов, ослабило контроль над валютными операциями и приватизировало несколько крупных государственных корпораций. Несмотря на непрестанные возражения членов Израильской партии труда со стажем, по-прежнему строго придерживавшихся социал-демократических принципов, процесс реализации активов путем продажи дал весьма положительные результаты — о чем достоверно свидетельствовала тенденция роста индексов тель-авивской биржи. Не будем здесь говорить о том воздействии, которое оказала приватизация на увеличение разрыва между богатыми и бедными в результате действий Биньямина Нетаниягу (Гл. XXXIX. Нарушение социального равновесия), но во время своего нахождения на посту премьер-министра и затем, будучи министром финансов в правительстве Шарона, он сделал немало для увеличения темпов экономического роста страны. К 2005 г. национальная экономика Израиля, пребывавшая в состоянии застоя во время второй интифады (“интифады Аль-Акса”), изменила свою тенденцию, демонстрируя уже 5 % годовых прироста валового внутреннего продукта. К этому времени Израиль по темпам роста ВВП превосходил многие страны Западной Европы.
С другой стороны, Израиль по-прежнему испытывал острую нехватку природных ресурсов. А в январе 1991 г. государственный контролер Мирьям Бен-Порат[134] выступила с предостережением относительно серьезных проблем, связанных с самым важным из всех природных ресурсов. В своем годовом отчете она заявила, что четверть века халатности и расточительства поставили страну на грань “катастрофического” водного дефицита. Неограниченное использование воды на протяжении последних десятилетий не только самым угрожающим образом истощило “стратегические” водные ресурсы Израиля, но и нанесло серьезный ущерб качеству воды. Существующие водоносные слои опустились ниже безопасного уровня, в результате чего туда стали просачиваться соленая вода и загрязняющие вещества, а это представляет собой — в долгосрочной перспективе — угрозу продуктивности сельского хозяйства Израиля. Как подчеркивала Мирьям Бен-Порат, ответственность за кризисное состояние системы водопользования Израиля несет также и могущественное сельскохозяйственное лобби, которое искусственно держит цену на воду, используемую для нужд сельского хозяйства, на низком уровне. Согласно ее рекомендациям, управление водными ресурсами необходимо было передать из Министерства сельского хозяйства в другую, “объективную” государственную структуру. Надо сказать, что кнесет в течение года принял соответствующие меры.
Но в первую очередь воды не хватало по совершенно естественным причинам. Проявляющийся во всем мире феномен глобального потепления в Израиле усугублялся к тому же и значительным ростом численности населения — как еврейского, так и арабского, как к западу от Зеленой черты, так и на палестинских территориях. Население собственно Израиля фактически пользовалось водой не только из своих ресурсов (годовой запас которых составлял порядка 1,65 млрд кубических метров), но также и из ресурсов Западного берега, основной водоносный слой которого оценивался как 620 млн кубических метров. Судьба этих запасов имела критически важное экономическое и политическое значение в равной мере для израильтян, палестинцев и иорданцев. По состоянию на начало XXI в. соглашения о водопользовании, периодически заключавшиеся между Израилем и Иорданией, неизменно выполнялись. Израильско-иорданский мирный договор от 1994 г. предусматривал добрососедское разрешение всех спорных проблем, возникающих в отношениях между двумя странами, и двусторонняя комиссия по водопользованию служила хорошим примером соблюдения этих договоренностей.
Что же касается “Декларации о принципах” от 1993 г., подписанной Израилем и палестинцами, то ее оптимистический настрой как раз и нарушался вследствие проблем, связанных с использованием общих ресурсов. Сложности здесь не были связаны с наличием еврейских поселений на Западном берегу — на их долю как раз приходилось не более 5 % водных запасов региона. Но Израиль использовал для своих нужд как минимум 30 % всего палестинского водоносного слоя. До начала “интифады Аль-Акса” переговоры по вопросу водопользования между Палестинской автономией и Израилем были в определенном смысле благоприятными для арабской стороны, но окончательный договор в этой области был столь же недостижим, как и согласие об “окончательном статусе”. Не менее проблематичным было также использование воды из северных источников — с Голанских высот. Примерно 15 % водных ресурсов Израиля (по состоянию после 1967 г.) поступало с Голан. В случае заключения мира с Сирией представлялось маловероятным, что израильтяне смогут получать для своих нужд более чем всего лишь номинальную долю.
Разумеется, израильские гидрологи и инженеры-мелиораторы предпринимали значительные усилия в области водопользования. Им удалось достичь быстрых результатов в таких сферах, как разведка водных запасов, бурение, очистка сточных вод и гидропоника (Гл. XVIII. Покорение земли и воды). В состоянии ли они были теперь разработать эффективный метод опреснения воды Средиземного моря? Необходимая технология у них имелась; собственно говоря, в начале XXI в. уже была создана опытная установка по опреснению морской воды в Ашкелоне. Однако опреснение в промышленных масштабах было связано со значительными расходами и потому представляло серьезную проблему для Израиля, не располагавшего достаточными экономическими возможностями. Рассматривались и альтернативные варианты решения проблемы — в частности, отведение вод реки Иордан от Мертвого моря и использование их для нужд сельского хозяйства. Сохранение уровня Мертвого моря, в свою очередь, предполагалось обеспечить за счет переброски вод Средиземного моря путем сооружения канала. Стоимость этого проекта, однако, могла оказаться еще более значительной, чем создание опреснительных установок для промышленного использования. Тем не менее каждые несколько лет израильские экономисты и инженеры производят переоценку этого проекта (предлагая, в частности, использовать в качестве источника не Средиземное море, а Красное) — но полностью не отказываются от таких планов.
В качестве другого альтернативного варианта рассматривался импорт воды из Турции — с использованием либо танкеров, либо огромных пластиковых контейнеров, буксируемых морем вдоль побережья до Ашдода, где вода могла бы перекачиваться в израильскую водопроводную систему. Турция, со своей стороны, была готова продавать избытки своих поверхностных стоков с хребтов Тавра, и Израиль был удобным покупателем — с учетом существующих между двумя странами отношений в области обороны, торговли и туризма. В 2005 г. правительства двух стран уже подписали протокол о намерениях, предусматривавший начало экспериментальных работ по реализации этого проекта. Однако для Израиля расходы по транспортировке и перекачке воды все еще оставались столь же неприемлемыми, как и при других вариантах (опреснение и сооружение канала); кроме того, не существовало полной уверенности относительно того, насколько надежным может быть долгосрочный контракт с Турцией. Было, однако, ясно, что в конечном итоге необходимо будет принять один из вариантов. Вода для Израиля — равно как и для соседних арабских стран — являлась вопросом жизни и смерти, более значимым, чем нефть или самообеспечение продуктами питания.
Впрочем, эффективная ирригация и методы интенсивного земледелия в краткосрочной перспективе позволяли Израилю не только самостоятельно производить практически все основные виды сельскохозяйственной продукции, необходимые для населения страны, но и круглый год экспортировать в европейские страны фрукты, овощи, цветы и продукцию птицеводства. За период 1999–2004 гг. сельскохозяйственный экспорт Израиля в страны Евросоюза увеличился в стоимостном выражении на 29 %. Тем не менее сельскохозяйственное производство составляло всего лишь 5 % израильского ВВП. Экономическое будущее страны было связано с другими сферами деятельности. В 2000 г. годовая величина промышленного экспорта Израиля достигла в стоимостном выражении всего лишь 23,5 млрд долларов, все еще уступая на 6,5 млрд долларов промышленному импорту страны. Однако в том же году аналитики Банка Израиля подтвердили, что доля промышленного производства в ВВП страны составляла почти две пятых. Правда, различные отрасли промышленности развивались неравномерно. Так, текстильная промышленность, бывшая на протяжении десятилетий основой легкой промышленности Израиля, находилась в упадке, не выдерживая конкуренции с китайским производителем (что, впрочем, было характерно и для других стран мира). Достаточно успешно развивались другие отрасли промышленности — в первую очередь производство пластмасс, электроника, оптическое и медицинское оборудование. Шлифовка алмазов оставалась, как и прежде, процветающей экспортной отраслью, наряду с фармацевтическим производством, военной и авиационной промышленностью и наукоемкими отраслями промышленности (Гл. XXXII. Возрождение роли науки). Однако самым успешным — превзошедшим даже “экспорт” туристических услуг — стал экспорт программного обеспечения; эта отрасль начала интенсивно развиваться в конце XX в. при активном участии репатриантов из бывшего Советского Союза, сделавшись значительным источником валютных поступлений для страны. Так, израильская фирма “Амдокс”, с филиалами по всему миру, производила программное обеспечение для выписки телефонных счетов, которым пользовались многие телефонные компании Европы и Америки (включая Большой Нью-Йорк). В целом Израиль занимал третье место в мире по количеству высокотехнологичных компаний, включенных в список НАСДАК, уступая только США и Канаде.
“Конституционная” либерализация
В начале XXI столетия Израиль мог, во всяком случае, не без гордости заявить, что на всем протяжении своего почти шестидесятилетнего существования, при всех недостатках политической системы, никогда не знал ничего похожего на военные перевороты, столь часто потрясавшие течение жизни молодых государств. Правда, нельзя не отметить, что старшие офицеры Армии обороны Израиля после выхода в отставку нередко занимали высокие политические посты в стране (Гл. XXIV. Переоценка военной стратегии). За период 1949–1994 гг. в стране генеральские погоны носили около 250 человек, и более трети из них занялись впоследствии политикой либо заняли значительные должности в правительственных учреждениях или в контролируемых Гистадрутом компаниях. Такая ситуация стала особенно распространенной после Шестидневной войны, когда они избирались в кнесет или получали высокие посты, буквально едва успев снять свои мундиры. Так, Эзер Вейцман, уйдя в отставку с поста командующего ВВС Израиля, практически тут же, в 1969 г., занял министерское кресло — равно как и Хаим Бар-Лев в 1972 г. Ранее Моше Даян занимал посты министра сельского хозяйства и затем министра обороны. В 1974 г. Ицхак Рабин стал премьер-министром, а Игаль Алон — заместителем премьер-министра и министром иностранных дел.
С конца 1980-х гг. эта тенденция получила развитие и даже усилилась. Отставные генералы Рафаэль Эйтан и Рехавам Зеэви возглавили свои партийные фракции в кнесете, а впоследствии занимали министерские посты в коалиционных правительствах. В 1992 г. Рабин вновь стал премьер-министром. В 1999 г. Израильская партия труда выдвинула в качестве кандидата на пост премьер-министра бывшего начальника Генерального штаба и министра обороны Эгуда Барака, а в 2003 г. на пост лидера партии и также кандидата на пост премьер-министра был выдвинут еще один отставной генерал, Амрам Мицна. Но, пожалуй, самым памятным политическим маневром можно назвать выход Ариэля Шарона из политического карантина в 1984 г., куда его за год до этого отправил отчет Комиссии Кагана (Гл. XXX. Сабра и Шатила); после своего возвращения Шарон, занимая один важный правительственный пост за другим, стал в конечном итоге премьер-министром.
Практика приглашения на политические посты конкурирующих между собой армейских “звезд”, судя по всему, останется неизменной до тех пор, пока общество, раздираемое на части религиозными или территориальными спорами, будет — десятилетие за десятилетием — цепляться за порочную практику выборов по партийным спискам. Ни разу за все время существования Государства Израиль в кнесете не заседали представители менее чем десяти партий, и ни разу ни одна из партий не получала на выборах абсолютного большинства. Такая система, как уже отмечалось, уходит корнями в практику, сложившуюся в сионистских организациях до 1948 г., когда принцип пропорционального представительства давал возможность каждой из сионистских групп принимать непосредственное участие в борьбе за создание еврейского государства. И даже если та или иная партия и набирала не так много голосов, все же эти голоса не оставались полностью не учтенными, как это свойственно системам выборов по одномандатным округам.
Но тем не менее граждане Государства Израиль начиная с 1948 г. и особенно после 1967 г. не столько выбирали руководителей страны, сколько санкционировали проведение основанной на запутанных правилах скачки с препятствиями, именуемой коалиционными переговорами. Ни один из избирателей не имел представления о том, за кого он отдавал свой голос, — и выяснялось это даже не после выборов, а в процессе следующих за выборами переговоров, в ходе которых заключались политические сделки, с годами становившиеся все более корыстными и циничными. Если учесть, что и некоторые политические партии также создавались в результате коалиционных переговоров, то израильские властные структуры очень скоро превратились во вселяющее ужас хитросплетение политических интриг. Не зря политолог Дуглас Рей, анализируя в своей работе электоральные системы двадцати демократических стран Запада, определил Израиль как страну, где в максимальной степени нарушен нормальный ход политического процесса. Откровенный шантаж малых партий все в большей степени дезорганизовывал нормальную работу правительственных структур, поскольку кабинет министров был вынужден, принимая важные решения, в первую очередь думать о сохранении коалиционного равновесия. Таким образом, сам по себе процесс принятия решений имел как бы встроенный механизм торможения, вынуждавший политиков избегать любых шагов, связанных с риском. В период после Шестидневной войны к числу основных рисков относились готовность пойти на территориальный компромисс в Палестине, а также покушение на права ортодоксов, отказывающихся проходить воинскую службу и желающих получать щедрое государственное финансирование системы религиозного образования (Гл. XL. Культуркампф: расширение масштабов явления).
К началу 1990-х гг. критическое отношение к национальному политическому параличу, высказываемое как общественностью, так и средствами массовой информации, сделалось столь явно выраженным, что игнорировать его уже не могла ни одна из двух основных политических партий Израиля. В марте 1992 г. как Израильская партия труда, имевшая тогда большинство в кнесете, так и Ликуд проголосовали за внесение изменений в национальную избирательную систему. Голосование по партийным спискам сохранялось, но одновременно с этим должны были проходить и прямые выборы премьер-министра. Это нововведение было реализовано в ходе выборов в кнесет 15-го созыва (1996 г.); благодаря новой системе политическая жизнь Израиля, как предполагалось, обретала стабильность, подобно французской Пятой республике[135]. Однако в Израиле этим предположениям не суждено было сбыться. Голосование с одновременным использованием двух бюллетеней в действительности лишь ослабило возможности премьер-министра проводить законодательные инициативы в кнесете, поскольку оно привело к возникновению еще более топкой трясины конфликтующих партий и фракций, пекущихся исключительно о своих узких интересах (Гл. XXXV. Процесс “Анти-Осло”). Наконец, в марте 2001 г., кнесет принял закон, отменивший это неудавшееся нововведение.
Более многообещающими, по сравнению с внесением вышеназванных перемен в закон о выборах и их последующей отменой, выглядели две другие правительственные инициативы, конца 1980-х и начала 1990-х гг., связанные со сферой юриспруденции. В рамках первой инициативы Верховный суд под председательством Агарона Барака постановил, что 11 “основных законов”, в разное время принятых кнесетом, с момента решения Суда должны рассматриваться в качестве “конституции” страны. Вторая — и связанная с первой — инициатива была еще более значимой. В первые годы после своего создания Верховный суд Израиля функционировал в основном аналогично Высшему апелляционному суду Великобритании, палате лордов. Влияние, оказываемое им на политику правительства, было весьма незначительным, поскольку он подчинялся кнесету во всем, что касалось принятия и практического применения законодательных актов. Однако в рамках рассматриваемой инициативы, принятие которой стало основополагающим событием, Верховный суд доказал свое право давать (согласно практике, существующей в США) юридическую оценку как принимаемым кнесетом законодательным актам, так и определяемым правительством административным процедурам. Единодушие, с которым была принята эта инициатива, свидетельствовало не столько о заблаговременной интерпретации судом своих юридических полномочий, сколько о том, что в стране назрела явно выраженная необходимость сделать более гибкой политику кнесета и правящей коалиции.
Новая и более значительная роль Верховного суда была особенно явственной, когда его судьи выполняли функции Высшего суда справедливости — в сущности, сходные с Высоким судом правосудия Великобритании. Действуя в этом качестве, Верховный суд, с конца 1980-х гг., все шире использовал свои полномочия для защиты прав человека. В первую очередь принимались давно назревшие решения относительно расширения гражданских свобод в религиозной сфере. В 1988 г. Суд отменил постановление местных раввинатов об отказе женщинам в праве членства в религиозных советах исключительно на основе их половой принадлежности. В 1994 г. Суд выступил против действий раввинских судов, обязав их, при рассмотрении имущественных споров в рамках бракоразводных процессов, придерживаться критериев и принципов, принятых светскими судами. “Законодательство общего права, регламентирующее права собственности, — говорилось в постановлении Суда, — есть составная часть общего гражданского права, и в этой связи раввинские суды обязаны действовать согласно данному законодательству”.