Хотя Никсон запросил у конгресса 19 октября ассигнования на сумму 2,2 млрд долларов для военной помощи Израилю, его аргументация сводилась к тому, что необходимо “сохранить баланс сил и тем самым обеспечить стабильность положения на Ближнем Востоке” — и эта аргументация прозвучала для Израиля как предупреждение: президент США ставит своей целью достижение оперативной паузы в военных действиях, за которой должен последовать ближневосточный дипломатический компромисс. К концу октября Никсон и Киссинджер недвусмысленно дали понять Израилю, что ожидают от него обеспечения доступа к частям Третьей египетской армии, которая после 21 октября оказалась отрезанной от поставок продовольствия и медикаментов. Садату было ясно, что судьба его солдат находится, главным образом, в руках американцев, тем более что Киссинджер дал понять, что не допустит их гибели. И в самом деле, Госсекретарь настойчиво требовал от израильской стороны разрешить подвозку продовольствия и медикаментов окруженным египтянам.
У израильтян же имелась своя система приоритетов. Разумеется, следовало сделать так, чтобы Садат, как это было сформулировано Голдой Меир, “в полной мере ощутил горький привкус своего поражения”. Но первоочередным для Израиля являлся вопрос возвращения на родину военнопленных. Киссинджер, во время своего краткого пребывания в Тель-Авиве по пути из Москвы домой, заверил израильских руководителей, что обмен военнопленными планируется произвести в течение 72 часов после прекращения огня. Но, зная о том, что после первого прекращения огня 22 октября израильские силы взяли египтян в более тесное кольцо окружения, Госсекретарь США поддержал требование Египта относительно необходимости пополнения запасов Третьей армии. Собственно говоря, особого выбора тут и не было: Каир отказывался даже обсуждать вопрос о военнопленных до тех пор, пока в расположение Третьей армии не будет допущен транспорт с предметами первой необходимости. Что касается военнопленных, то Израиль с самого начала военных действий ставил представителей Красного Креста в известность об арабских пленных; египтяне сообщали лишь о некоторой части пленных, сирийцы — вообще ни о ком. Арабы, значительно превосходящие по численности израильтян и менее чувствительные к вопросам жизни и смерти, давно поняли, что могут эксплуатировать уязвимость евреев в тех случаях, когда речь идет о взятых в плен военнослужащих. Согласно данным израильских правительственных структур, общее число военнопленных израильтян составляло не менее 400 человек, причем половина попали в плен в ходе действий на сирийском фронте. Было также известно о тех зверствах, которые творили сирийцы на Голанах. Там были найдены тела израильских солдат, застреленных в упор, с завязанными глазами и связанными руками. В Иерусалиме не решались даже предположить, что могло случиться с попавшими в плен на египетском фронте, — оставалось только надеяться, что их жизни не угрожает опасность.
Тем временем, 26 октября Третья египетская армия предприняла последнюю отчаянную попытку прорвать окружение. Под прикрытием артиллерийского огня ее танки атаковали израильские понтонные мосты к югу от Малого Горького озера. После трехчасового боя танки были отброшены от канала. Полностью деморализованные, египтяне начали в массовом порядке сдаваться в плен — и тут многие были убиты своими же товарищами, которые с западного берега канала открыли огонь по изменникам. Киссинджер связался напрямую с израильскими и египетскими представителями, и после четырехчасовых трехсторонних переговоров было достигнуто согласие, что колонна грузовиков Красного Креста с продовольствием и медикаментами будет пропущена в расположение Третьей армии. Для выработки детального плана офицеры обеих армий, при участии представителей ООН, собрались рано утром 27 октября у дорожного указателя “101 километр” на шоссе Суэц—Каир, в 63 километрах от Каира, на территории, занимаемой израильскими войсками на западном берегу Суэцкого канала. Египет представлял Абдаль Гани аль-Гамази, командующий Суэцким фронтом, Израиль — генерал Агарон Ярив, бывший начальник военной разведки. Переговоры были быстрыми и эффективными. Утром 28 октября первые грузовики колонны из ста машин, с сотрудниками ООН за рулем, были досмотрены израильскими военными и допущены на египетскую сторону. Отныне можно было не сомневаться, что солдатам Третьей армии не грозит гибель. Можно было не беспокоиться и за судьбу израильских военнопленных в Египте. И можно было надеяться, что военные действия между Египтом и Израилем не возобновятся.
Теперь стало возможным подвести предварительные итоги Войны Судного дня, рассмотреть ее военные уроки и последствия. Значительные потери Израиля в живой силе и технике были следствием ряда грубых ошибок.
Наиболее серьезной из них являлась концепция, согласно которой увеличение расстояния от границы до центральных районов само по себе могло заменить раннее предупреждение о нападении противника. Она привела к опасным просчетам в ходе оценки разведывательной информации. И когда, буквально в последнюю минуту, командование получило предупреждение о намерениях противника, малочисленные гарнизоны на линии прекращения огня 1967 г. не были усилены за счет проведения всеобщей мобилизации. Во всяком случае, вся израильская военная доктрина была ориентирована на нанесение быстрого контрудара. Командование не рассчитывало на ведение продолжительных боев. Не существовало планов экстренной переброски танков к местам боевых действий, а также не имелось достаточного количества транспортных средств для этой цели.
Война преподала израильским военным еще один урок: сухопутные войска не в состоянии действовать с достаточной эффективностью без полного превосходства в воздухе израильской авиации и без необходимой поддержки танковых частей. Противник научился нейтрализовать — во всяком случае, частично — силу этих родов войск благодаря применению зенитных и противотанковых управляемых ракет. Не будучи ориентированными на одновременное выполнение нескольких видов боевых задач, израильские танкисты атаковали позиции противника без поддержки минометным огнем и без подключения пехоты, что не позволяло им добиваться необходимых результатов. К тому же стрелковое оружие израильской пехоты не шло ни в какое сравнение с оружием советского производства, которое было на вооружении у арабских армий. Так, не имея приборов ночного видения, израильские десантники и коммандос были не в состоянии должным образом использовать преимущества своей профессиональной подготовки. Только один раз, отвоевывая станцию радиолокационного наблюдения, расположенную на горе Хермон, израильские десантники смогли в полной мере проявить свои возможности. Многие из названных недостатков объяснялись не только и не столько ослаблением дисциплины в Армии обороны Израиля, сколько отсутствием достаточного количества офицеров с большим опытом в составе высшего армейского командования. После 1967 г. ротация комсостава стала едва ли не самоцелью, и немало старших офицеров, прекрасно знающих свое дело, на пике их возможностей было отправлено в отставку.
Но имелась и другая сторона медали: сразу же после начала военных действий и офицеры, и рядовые на всех уровнях продемонстрировали высочайшие моральные качества, профессиональные навыки и личную храбрость. В конечном итоге именно эти свойства в самой полной мере компенсировали и грубые ошибки разведки, и недостатки общей подготовки вооруженных сил — в результате Армия обороны Израиля одержала в этой войне самую выдающуюся победу в своей истории. Следует особо подчеркнуть, что арабские армии, напавшие на Израиль, по численности живой силы и техники в общей сложности превосходили войска европейских стран НАТО, тогда как население Израиля, маленькой страны, не было готово к войне, не была проведена мобилизация. По советскому воздушному мосту арабским странам было доставлено в течение десяти дней 8 тыс. тонн вооружений — сверх того, что у них уже имелось; это были самые большие воздушные перевозки вооружений за всю историю — до тех пор, пока их не превзошли, пусть и начатые с опозданием, американские перевозки. Масштабы сражений в этой войне также были весьма значительны. В частности, танковое сражение в Синае 12–14 октября по числу участвовавших в нем танков уступало только битве на Курской дуге (сражению под Прохоровкой[261]) между советскими и немецкими войсками во Второй мировой войне. Израиль в Войне Судного дня — несмотря на внезапное нападение противника, ведение боевых действий на два фронта, безусловное преимущество противника в живой силе и в технике — выстоял; в конечном итоге его войска в Сирии прошли далеко за Пурпурную линию, а в Египте заняли плацдармы на западном берегу Суэцкого канала, более чем компенсировав захват египтянами “линии Бар-Лева”. Египтяне потеряли в этой войне 7700 человек убитыми в ходе боевых действий, сирийцы — 3500 человек. Израильтяне взяли в плен 9 тыс. человек, в том числе 8 тыс. египтян. Суммарные потери арабских войск составили порядка 2 тыс. танков и более 500 самолетов, а израильские — 804 танка и 114 самолетов.
Однако победа далась Израилю дорогой ценой. За 18 дней боев страна потеряла 2552 человека убитыми и более 3 тыс. человек ранеными, причем наибольшие потери пришлись на долю офицерского состава. Это были очень тяжелые потери для маленькой страны. На вершине горы Хермон полковник Аврагам Аялон, воевавший в бригаде Гивати с 1948 г., нашел после боя тело своего старшего сына. Генерал-майор Амос Хорев ночью, в окопе, на линии боев с Третьей египетской армией, разыскал своего погибшего зятя. Генерал Хаим Бар-Лев проводил инструктаж в штабе, когда ему сообщили о гибели его племянника. Немало семей потеряли несколько сыновей, потери были более тяжелыми, чем в 1967 г. А если говорить о потерях материальных, то к концу войны их еще не смогли в полной мере осознать. Четыре миллиарда долларов составили только потери оборудования и ущерб, нанесенный имуществу. Если к этому добавить потери, связанные со спадом производства и уменьшением экспорта вследствие мобилизации работников, то общая цифра достигала 7 млрд долларов — сумма, эквивалентная годовому ВВП Израиля.
Можно сказать, что достигнутая победа не вызвала особого энтузиазма у народа, привыкшего побеждать одним ударом, без промедления. Народ стал задавать вопросы — впрочем, не всегда в полный голос. Четыре жестокие и кровавые войны — и это на протяжении столь краткой истории государства, фактически на памяти одного поколения. Существует ли мирная жизнь и на что она похожа? Сколько же можно терпеть эти бесконечные мучения, уносящие и человеческие жизни, и ресурсы страны? Можно ли добиться хотя бы временной победы над противником, особенно после того, как Советский Союз дал явственно понять, что больше не допустит, чтобы арабам было нанесено решающее поражение на поле боя? Перспективы на будущее выглядели самым безрадостным образом. И вот теперь, в последнюю неделю октября, когда стихла стрельба и начинались переговоры относительно обеспечения поставок в расположение Третьей египетской армии, израильтяне со всей определенностью осознали: страна вступила в другую эпоху. В известном смысле этот переход обозначился в начале ноября, когда у восьмидесятисемилетнего Давида Бен-Гуриона, жившего в кибуце Сде-Бокер, произошел инсульт. Бывшего премьер-министра спешно доставили в иерусалимскую больницу Гадаса, где он, после двух с половиной мучительных недель, скончался 1 декабря. Всеобщие и самые искренние изъявления горя на его похоронах, равных которым не знала страна, несомненно означали, что народ оплакивал не одну только смерть старого льва.
Глава XXV.
После землетрясения
Израиль снова в изоляции
И снова все двинулось по замкнутому кругу: дипломатический тупик, из которого не видно выхода; попытки добиться безопасности, хотя бы относительной, которая, казалось, уже была завоевана на поле боя — причем столь дорогой ценой. Подчинившись американскому нажиму, Израиль не без колебаний позволил грузовикам Красного Креста проехать в расположение окруженной Третьей египетской армии. Но на дальнейшие уступки правительство Меир идти не собиралось, пока египтяне не предоставят список израильских военнопленных. Не могло также идти и речи об отходе израильских войск на позиции, которые они занимали 22 октября на западном берегу Суэцкого канала, — как того требовали египтяне. Уступки должны быть взаимными, настаивала Голда Меир. Как вскоре стало ясно, основные трудности израильскому премьер-министру создавали не столько египтяне, сколько американцы. Госсекретарь США Киссинджер принял в Вашингтоне 27 октября Исмаила Фахми, внешне благодушного, но умного и хитрого египетского дипломата, который вскоре стал министром иностранных дел. На Киссинджера произвела большое впечатление подчеркнутая сдержанность Фахми, его настойчивое желание возобновить связи Египта с США, его ярко выраженная заинтересованность в развитии мирного процесса, и Госсекретарь заверил своего египетского собеседника, что не только сделает все от него зависящее, дабы обеспечить египтянам постоянный коридор для снабжения Третьей армии (хотя это фактически было равнозначно отходу Израиля на позиции прекращения огня 22 октября), но и постарается убедить Израиль приступить к постепенной эвакуации из Синая в обмен на стабильный мирный договор. И Киссинджер сделал первый шаг в этом направлении, обратившись к Израилю с просьбой проявить “гибкость” в вопросе снабжения Третьей армии.
После такого обращения Голда Меир поняла, что нельзя терять драгоценное время, и 31 октября вылетела в Вашингтон для личных переговоров с Киссинджером и Никсоном. В ходе беседы с Госсекретарем она определила основные претензии ее правительства. На каком моральном основании, спросила она, Израиль должен платить более высокую цену в ходе улаживания этого конфликта? Разве не египтяне развязали эту войну, хотя и не смогли ее выиграть? Киссинджер признал обоснованность доводов Голды Меир, однако и его аргументация выглядела не менее убедительной. В самом деле, согласился он, Израиль одержал победу на поле боя. Его армия продвинулась далеко на территорию противника, а его потери составили менее одной пятой потерь арабских стран. Но вместе с тем Госсекретарю было хорошо известно, что победа далась Израилю весьма дорогой ценой. Слишком велики были человеческие жертвы и материальные потери. Более того, Израиль оказался фактически в состоянии дипломатической изоляции. Арабов поддержали не только страны коммунистического блока, но и почти весь третий мир, в том числе такие крупные азиатские страны, как Индия, Пакистан, Шри-Ланка и Бирма, Турция и Иран и даже Япония.
Особенно серьезный урон был нанесен отношениям Израиля со странами Африки — притом что в 1960-х гг. было приложено столько усилий по выстраиванию и налаживанию этих отношений. Правда, следует признать, что охлаждение между Израилем и прежними африканскими колониями началось уже несколько лет тому назад, и оно отчасти явилось отражением общего разочарования африканских стран в контактах со странами Запада, которые будто бы прилагали недостаточные усилия для спасения разваливающейся африканской экономики. Израильские программы технической помощи также начали сворачиваться, поскольку после победы в Шестидневной войне израильские советники и специалисты занялись реализацией аналогичных программ на оккупированных арабских территориях. Что же касается техмадрихим (советников), которых направляли в Африку, то они не отличались высокими профессиональными качествами, и не случайно некоторые из них способствовали созданию образа “гадкого израильтянина”.
Впрочем, охлаждению стран Африки по отношению к Израилю во многом способствовало и вмешательство арабских стран. В ряде случаев нажим осуществлялся экономическими методами — так, ливийский лидер Муамар Каддафи просто-напросто заплатил руководителям Уганды и Чада за разрыв дипломатических отношений с Израилем. Впрочем, зачастую ситуация бывала не столь однозначной, и это можно рассмотреть на примере бывшего лучшего друга Израиля, Эфиопии. У властей Аддис-Абебы существовали две неразделимые проблемы: сепаратизм Эритреи и территориальные претензии Сомали. И арабы предложили императору Эфиопии Хайле Селассие I[262] призвать к порядку как Народный фронт освобождения Эритреи[263], так и воинственных сомалийцев — при условии, что он пойдет на разрыв с Израилем. После определенных колебаний император согласился, как раз во время Войны Судного дня. Свою роль сыграл и рост влияния исламских стран Африки в рамках Организации африканского единства. Необходимость достижения африканской солидарности в рамках ОАЕ привела к тому, что африканские страны заняли общую позицию с мусульманскими странами по вопросам, связанным с Израилем, и голосовали за резолюции, содержавшие требования о безоговорочном выводе израильских войск с оккупированных территорий. Своих целей арабы достигали также путем откровенного запугивания — в частности, угрозами покушения на президентов Либерии и Берега Слоновой Кости.
Был, однако, еще один фактор — более значимый, нежели арабское влияние. Речь идет об изменении имиджа Израиля после Шестидневной войны. Еврейское государство обрело черты империалистической державы, и африканцы стали рассматривать его в одном ряду с Родезией, Южной Африкой и Португалией. В самом деле, для жителей Африки фраза из Резолюции Совета Безопасности № 242 о “недопустимости приобретения территории с применением силы” имела весьма и весьма глубокий смысл. В свое время европейские правители определяли границы между своими африканскими колониями по большей части без учета соображений демографического или хотя бы топографического характера. Унаследовав эти границы, новые независимые государства стали относиться с особой чувствительностью к любым попыткам изменить их с применением силы, особенно если это могло способствовать созданию прецедента. И вот когда израильтяне во время Войны Судного дня, форсировав Суэцкий канал, вошли на территорию африканской страны Египет, они тем самым нанесли смертельный удар по былой дружбе. Последовала волна разрывов дипломатических отношений; первыми это сделали Танзания, Мадагаскар, Дагомея, Верхняя Вольта, Камерун и страны Экваториальной Африки. К ним присоединились даже такие верные друзья Израиля, как Берег Слоновой Кости и Кения. В общей сложности дипломатические отношения с Израилем разорвали 32 африканские страны. Для Израиля это стало сокрушительным дипломатическим поражением.
Но значительно более прискорбным для Израиля — как и для США — стало резкое сокращение европейской поддержки. Во время войны общественное мнение в странах Европы было скорее на стороне Израиля, что, впрочем, не оказывало особого воздействия на внешнюю политику этих стран. Вскоре после начала военных действий Мишель Жобер[264], министр иностранных дел Франции, выразил позицию своего правительства посредством язвительного замечания: “Разве мы можем называть совершенно неожиданной агрессией попытку государства вернуть себе свою землю?” Тем временем Лондон не только наложил эмбарго на предусмотренные контрактом поставки запасных частей к танкам, но и запретил доставку в Израиль лекарств, закупленных евреями Великобритании для раненых израильских солдат. Защищая политику своего правительства в палате общин, министр иностранных дел сэр Алек Дуглас-Хьюм[265] заверил — не без некоторого смущения — своих критиков, что “правительство может пересмотреть свою позицию относительно эмбарго, если существование Израиля окажется под угрозой”. Канцлер ФРГ Вилли Брандт выразил твердое намерение не ставить под угрозу свою новую восточную политику, ориентированную на установление дружественных отношений со странами Восточной Европы, покровителями арабов. Таким образом, правительство ФРГ с самого начала всячески воздерживалось от того, чтобы занять определенную позицию в арабо-израильском конфликте.
Более того, стремясь к разрядке напряженности с Советским Союзом, почти все западноевропейские государства приступили к значительному сокращению своих вооруженных сил — рассчитывая тем самым предупредить развитие новых международных кризисов. Министры иностранных дел один за другим определяли американскую помощь Израилю как негативный фактор, объясняемый исключительно особым статусом еврейской общины в жизни США. В этой атмосфере стремления к разрядке практически любой ценой солидарность членов НАТО рухнула как карточный домик — что стало очевидным на примере отношения к воздушным перевозкам вооружений на Ближний Восток, осуществлявшимся СССР и США. С одной стороны, Турция на протяжении многих дней позволяла советским самолетам, направлявшимся в Сирию, нарушать свое воздушное пространство; с другой стороны, премьер-министр Великобритании Эдуард Хит[266] отклонил личную просьбу Никсона предоставить американским самолетам право посадки на Кипре. Греция запретила американцам использовать ее воздушное пространство. Бонн сначала позволил Соединенным Штатам использовать порт Бремерхафена для погрузки американских вооружений, хранившихся на складах ФРГ, но затем, под нажимом арабских стран, отменил свое разрешение. Лиссабон в конечном итоге предоставил американским самолетам право посадки на аэродромах Азорских островов — но лишь при условии, что взамен США поддержат Португалию в ходе ооновских дискуссий по вопросу о португальской колониальной политике на Африканском континенте. В результате всех этих ограничений восемнадцать американских истребителей-бомбардировщиков “Фантом” во время перелета в Израиль вынуждены были дозаправляться над Атлантикой в воздухе.
И все-таки такое поведение европейских союзников Америки вряд ли можно было объяснить исключительно политикой разрядки. Следовало скорее говорить о самом мощном арабском оружии — нефтяном эмбарго. Западная Европа получала почти 85 % необходимой нефти из арабских стран (а Япония — и все 90 %) — в отличие от США, чья зависимость от арабской нефти составляла лишь 7 %. Именно эта уязвимость западной экономики и была использована арабами во время Войны Судного дня. Благодаря своим дипломатическим усилиям Садат добился того, что арабские нефтедобывающие страны оказали поддержку Каиру и Дамаску. Министры нефтяной промышленности этих стран собрались в отеле “Шератон” в Кувейте 17 октября 1973 г. и в течение нескольких часов приняли решение об уменьшении добычи нефти, идущей на экспорт, на 5 %, с тем чтобы в последующие месяцы еще уменьшить объем добычи, “если этого потребует ситуация, которая будет складываться на Ближнем Востоке”. В дальнейшем министры установили ряд категорий для стран Европы, в зависимости от того, в какой степени те поддерживают арабский мир в борьбе против Израиля, и соответствующим образом увеличивали или уменьшали квоты приходившейся на их долю нефти. После того как американцы начали воздушные переброски вооружений в Израиль, все страны Персидского залива, включая и традиционно дружественную Саудовскую Аравию, полностью прекратили поставки нефти в США. Вскоре полный запрет на поставки был введен и для Нидерландов, вследствие того что Гаага выразила безусловную поддержку Израилю. Более того, под предлогом кризиса, вызванного военным положением, арабские страны не упустили возможности взвинтить цены на нефть. Ливия объявила 18 октября, что цена ее нефти поднимается на 28 % — вне зависимости от ситуации на фронтах и действий Израиля. Тут же Ирак объявил о повышении цен на 70 %, и то же самое сделал Кувейт. Вскоре примеру арабских нефтедобывающих стран последовали и другие страны — экспортеры нефти.