Жизнь была простой и понятной. Чёрно-белой. Противной и тошной, но – простой. Есть люди, а есть – уроды. Есть свои, остальные – чужие, а значит, враги. Есть цель, есть мечта, есть – путь к мечте. Всё остальное – побоку! Есть работа, служба, остальное – потеря времени. Есть коллеги, есть люди, нет – мужчин и женщин. Есть цель, всё остальное – средство её достижения. Но есть ещё и честь. До вчерашнего дня – просто честь. Теперь – девичья честь отделилась, образовавшись вдруг в самостоятельное понятие. Вчера Миша что-то сделал с Машей. Она лишилась невинности, но обрела Маша намного больше!

Её большая душа, зажатая рамками разума, не терпела монохромности, чёрно-белой и резкой контрастности жизни. Разум шёл к цели, душа хотела жизни. Красок, радости, счастья, любви. Работая среди таких же сержантов и командиров НКВД, Маша не видела красок. Лишь грязь и гной общества.

Война выплеснула из людей всю гниль их пустых черепных коробок – наружу. Страна захлёбывалась в крови на фронтах, и в этих нечистотах – в тылу.

Их, бойцов правопорядка, было очень мало. Они тоже тонули в этом дерьме. Они ожесточились. Круглые сутки, складывающиеся в недели, месяцы и годы, солдаты закона и порядка жили и возились с преступниками, отступниками, уродами, прочими людьми с червивыми головами и сердцами, деклассированными элементами. Нормальные люди работали от зари до ночи, часто – ночевали прямо в цехах. Свои проблемы решали – сами. Милиция их просто не видела. Поэтому спустя некоторое время сотрудникам правопорядка казалось, что в мире нет больше других людей, нормальных, простых людей с обычными человеческими понятиями и ценностями, остались только уроды. Очень часто вместо задержаний применяли оружие.

Первым в своей жизни Маша застрелила пьяного мужика, что смог открутиться от фронта, сказавшись инвалидом, принудил к сожительству вдовствующую солдатку с девочкой-подростком, сев ей на шею. И – насиловал девочку с её двенадцатилетия. А мать – знала, но терпела. Зачем терпела? Зачем? Маша этого не может понять до сих пор. Этот урод задушил свою сожительницу. Избитая девочка прибежала в милицию ночью. Маша – дежурила. Она просто пошла и застрелила пьяного урода, что спал без штанов на остывающем теле изнасилованной им сожительницы. Он её придушал – каждый раз. В этом ему, уроду, было какое-то особое удовольствие. В этот раз он её удавил – насовсем. Маша просто подошла и выстрелила в затылок спящему.

И её не терзала совесть. Её коллеги-парни смотрели на неё с какой-то опаской. Предлагали выпить спирта. С недоумением Маша отказывалась. Вот после этого случая её и сбагрили на спецкурсы. Те самые. «Кройки и шитья».

А душа – требовала чего-то другого. За долгие нудные дежурства Маша пристрастилась к книгам. За смену прочитывая целую книгу. Тогда она и узнала, что Кузьмин не только боевой генерал, конструктор, но и писатель. За год Миша прочла целую библиотеку. Появилась, подспудно тщательно подавляемая, мечта о прекрасном принце. Айвенго.

А разум – вел её к цели. Перевод в Москву. Стажировка. На странных, нелепых курсах этикета, танцев и манер. И первое же задание – мечта! Медведь, его среда, особая, искромётная.

Люди, что именовались Медвежата, жили рядом. Жили среди них, но казалось, они жили в другом мире. Над этим болотом людских слабостей, людской боли и жестокости, людского бессердечия и мерзкого эгоизма, над всей этой грязью, которую милиции приходится разгребать и загонять в отстойники тюрем и исправительных лагерей. Как в том анекдоте, когда гинеколог вышел на улицу и удивился: «У них – лица есть?», так и Маше казалось, что мир состоит из уродов, уже совершивших мерзость, или только собирающихся её, мерзость, совершить, но опасающихся последствий. А Медвежата были другие. Они улыбались. На фоне остальных мрачных жителей страны, считающих, что улыбающийся тебе человек или издевается над тобой, или дурачок, бросалось в глаза. Они жили иначе. Одевались иначе, говорили иначе. Реагировали иначе. Как будто они не ходили по этой же земле, а приехали из какой-то другой, солнечной страны. Из той, про которую песня – про город золотой, с прозрачными воротами и яркою звездой.

И ей, сразу, задание на внедрение именно в эту среду! Наблюдение именно за этими людьми! Она все глаза сломала на параде, смотря на них. На их смеющиеся лица, на их мундиры, увешанные наградами. На этих детей, ярких и праздничных, настолько разительно отличных от прочих, казалось, что это не дети, а ангелы. Сироты, усыновленные Медведем, как они были не похожи на тех сирот, что были в приюте вместе с Машей! Настолько заметным было отличие этой группы зрителей от остальной толпы на параде, что даже злило! Но эмоции эмоциями, а разум говорил, что детям этим – повезло. И не злиться на них надо, а радоваться, что хоть кто-то проживёт нормальным, счастливым детством. И толика уважения к этому здоровяку с ребёнком на плечах, что развлекал детей, друзей и их супруг (как они одеты! ах!), махал руками проезжающим парадным расчётам. Уважение, что он – поделился своим благополучием с этими детьми, не стал жить в своё удовольствие. Что хоть этим детям перепало счастье!

Медведь был сказочно богат. Конструктор, генерал, писатель, композитор, хозяин целого таёжного архипелага! Ему приписывали несметные богатства. В их, рабоче-крестьянской стране, миллионер! Немыслимо! Как у клятых буржуинов в их загнивающих капиталистических анклавах.

Но Маша помнила, что не её одну это задело. Была прокурорская проверка деятельности Кузьмина. Говорили, что следователя специально назначили из обиженных Медведем. Толстяк, которого Маша видела в записи инцидента на даче Сталина. Тот самый. Обиженный. Медведь много кому ноги обтоптал. А этого вообще презирал. Даже на официальных мероприятиях, слушаньях в суде, например, называл его животным прозвищем, отказывая в человеческом достоинстве, да ещё и женского рода, отказывая в мужском достоинстве. Не конь, например, педальный. Или – конь в пальто. А именно – Лошадь! Этого следователя нельзя было обвинить в симпатиях к Кузьмину. Скорее наоборот – в предвзятости.

И что дала проверка прокуратуры? Что Кузьмин не имеет никаких правонарушений! Что все сказочные миллионы им потрачены не на себя, а на строительство и развитие таёжного города – Гвардейска. И вся приобретённая им собственность – автомобили, корабли, самолёты – всё отчуждалось государству сразу же, при таможенном оформлении. Что все гонорары за издания его произведений за границей, там же и были потрачены. И все эти траты или были оформлены на государство, или проходили по секретным статьям ГРУ и МГБ. У Медведя не было ничего своего! Ничего в личной собственности! Ничего! Он жил – как буржуй, жизнью миллионера, являясь на самом деле истинным коммунистом – жил не для себя, а для тех, кто ему был дорог – для людей, для Союза.

И не состоял в КПСС. Потому что был в плену. Он искупил свою вину – штрафной ротой, и его бы приняли в партию, но он не подавал заявления. Демонстративно. Являясь образцом истинного коммуниста, не являясь им юридически. В пику тем, кто в партию вступили для своего возвеличивания, из карьеристских побуждений. И этим он тоже давил на мозоли многим.

И после этого Маша должна поверить, что Медведь решил узурпировать власть? И убил Сталина? Медведь, который ушёл из армии с первой волной демобилизации? Вместе с Рокоссовским? Следом за Рокоссовским? Медведь, который не занимал вообще никакой должности, кроме почётного, но бесполезного звания генерал-инспектора егерей, не несущего за собой ни прав, ни должности, ни оклада, ни льгот, демонстрируя этим презрение к карьерному продвижению? Это такой нелогичный хитрый ход? Отказаться от высоких военных должностей, от рычага управления, довольствуясь лишь влиянием на армию своим авторитетом, отказаться от всех должностей в Совете министров, что предлагал ему его ещё со времён войны друг – Устинов? Отказаться от карьеры в партии? Являясь генералом егерей, что равнялось званию генерала армии, не состоять в должностях при МГБ? И после этого – захватить верховную власть? Очень уж вывернутый ход!

На той сцене, что показал Миша на экране артефакта, Медведь тоже поступил не логично. Если тебя застали над телом – убери свидетелей! Медведь смог бы. Он убивал много. И врагов, и своих. С одинаковой лёгкостью. Он мог бы вообще уничтожить всю дачу. Нет! Он их прогнал. И сбежал сам. Узурпатор!

Так что Маша верила своему возлюбленному и его приемному отцу, не только потакая своим эмоциям. Это было единственное логически достоверное построение – Медведя подставили заговорщики. Осуществлён был контрреволюционный заговор.

Переворот! Как? Как такое возможно в их великой стране? В Союзе? Не в Парагвае каком панамском, а в их СССР? Как?!

Голова кругом. Надо чего-нибудь поесть. Маша спустилась в столовую. За столиком к ней подсела Люда, с которой они вместе пришли в бюро. Вместе были «молодыми стажёрами», вместе учились строить глазки у престарелых фрейлин императрицы.

– Где пропадала, подруга? – спросила Люда, ставя поднос.