– Наглеешь, Иванова! Только пришла – уже отпрашиваешься. Ладно, учитывая состояние… Доклад напишешь – свободна. Отдыхай. Молодец, кстати.

«Знаю», – мысленно ответила Маша и вышла.

В бюро – ажиотаж. Маша прислушалась. Обсуждаются кадровые перестановки в верхах власти. Кто ушёл, кого «ушли». Строятся гипотезы. Почему ушли, за что «ушли»? Ещё позавчера Маша бы активно прислушивалась, но сегодня находила эти обсуждения информации «достоверных источников» – смешными. Она лишь краем уха прикоснулась… Маша криво улыбнулась, вспомнив, чем она «прикоснулась» и к какому «достоверному источнику». Вспомнила сам «достоверный источник». Ей сразу стало опять жарко и некомфортно. Слова никак не складывались в предложения. Доклад не получался.

Чтобы отвлечься, опять стала слушать обсуждения коллег. Старая гвардия уходила. Молодых ещё «боевых наркомов» – уходили. Говорят, война кончилась. Надо жить по-новому. А эти «боевые наркомы», как работали во время войны – без выходных и круглые сутки, так в таком режиме и функционируют. И всех своих подчиненных заставляют так же круглосуточно пахать. А война – кончилась! Раз не понимают, что мир изменился, то пусть освобождают место!

Никто не понимал, зачем Медведь убил Сталина. Строились разные предположения. От безобидных – хотел помочь, но не смог, случайность, до крайне негативных – попытка Медведя узурпировать власть в стране. «Вон он каким оказался! А Сталин про таких и говорил – переродился!» – говорили. Никто не высказал, что Медведя подставили. Никто. Маша тоже молчала. Перед глазами стояло лицо Медведицы: «Раздавят – мокрого места не останется».

В голове Маши даже секунды сомнения не было в том, что Медведь – невиновен. Она верила в его кристально честный образ – и всё! Верила Маугли.

Маша резко отринула всю вновь устанавливаемую вертикаль власти, просто потому что эта власть – отринула её возлюбленного и его семью, его отца.

Это было неправильно – руководствоваться в таких серьёзных вопросах эмоциями, находясь в состоянии изменённого сознания, именуемого также влюблённостью. А надо было задаться вопросом – не может большинство ошибаться. Если весь народ, партия и правительство уверены, что Сталина убил именно Кузьмин, то так оно и есть! А все эти шитые белыми нитками записи, что показал ей егерь на сказочном экране, подделка. С их умением снимать кино – плёвое дело.

Только вот… Для чего подделывать? Чтобы убедить её? Её – одну? Проще её просто убить. Маугли это может. Если верить тем слухам, что ходят про Медведя, Маугли и егерей. Девушка ни секунды не сомневалась, что слова Маугли про быстрое убийство всех людей в этом здании – не пустая бравада. Эти и не такое могут! Егерям и оружие не нужно. Они сами оружие. Собственно, поэтому егеря и размещены в тайге, поближе к медведям, подальше от людей.

Маша должна была усомниться в версии своего любовника как комсомолка, но она не хотела. Она так сильно хотела верить Мише, его матери, Медведю! Она так хотела быть причастной к этому странному сообществу людей, в простонародье именуемому Медвежата! Она хотела, чтобы мир опять стал прекрасным, насыщенным и выпуклым, радужным и простым, умным и интересным, увлекательным, каким он был, когда Миша был рядом.

Потому что серая унылость обычной жизни ею была выедена – до тошноты. Бомбёжки, гибель бабушки, бегство на восток, где бедную сиротку – били, пинали, отпихивали от машин, вагонов. Голод. Грязные домогательства пьяного мужика, которому она ногтями разодрала всю морду. И если бы не молодой милиционер с тонкой шеей, этот мужик убил бы её.

Именно тогда Маша решила, что тоже будет бороться с беззаконием, защищать – слабых и беспомощных. Милиционер привёл её в отделение. Во всём отделении было только два милиционера – молодой тощий паренёк, что было нормой в те годы, и пожилой добрый дядька с рыжими от курева усами и пристёгнутым к плечу пустым правым рукавом. Этот дядька смотрел на Машу добрыми, ласковыми глазами, называл её «дочка». И впервые за несколько дней Маша – поела. Не было ничего вкуснее того хлеба с опилками и прозрачного кусочка жёлтого от старости сала. Именно дядька поморщился, когда она назвала свою фамилию, и выписал ей её новую фамилию – Иванова.

Потом – бесконечные пересылки по сиротским приютам. Голодные годы войны, работа – от темна до темна.

Условия жизни в детском доме были не то чтобы суровыми. Они были – безжалостными. Дети по природе своей – безжалостны. Им незнакомо сострадание. Взрослых рядом с ними не было большую часть времени. Взрослым было не до них – война, у всех море забот. Все, кто мог сражаться, были в армии, а мужиков заменили женщины, старики и подростки. Дети почти круглые сутки были предоставлены сами себе. Они работали в цехах, где были только дети от семи до четырнадцати лет, они жили в бараке, где на сотню детей для присмотра над ними была только немощная старуха, даже летом не снимавшая валенок и почти круглые сутки дремавшая. Отношения среди детей строились по закону волчьей стаи.

Именно тогда Маша прошла свою главную школу жизни. Именно сиротский приют её научил стойкости и непримиримости. У неё была своя собственная война.

Они толпами слушали репродуктор с сообщениями Совинформбюро о том, как страна сражалась с врагом. Всем бараком зачитывали до дыр газеты с описаниями героических подвигов бойцов и командиров Красной Армии.

Именно тогда её мечта укоренилась и выкристаллизовалась. И Маша стала к ней двигаться. Целенаправленно и настойчиво. Надо учиться – она училась. Надо заниматься физкультурой – занималась. Она стала отличницей по успеваемости, по физической подготовке.

Добилась перевода в спецприёмник НКВД. Она стала единственной девочкой в классе. Она была единственной девочкой в приёмнике. Ради неё одной никто не станет организовывать женского класса (тогда практиковалось раздельное обучение – мальчики отдельно, девочки отдельно. – Прим. авт.). Спецприёмник этот был аналогом суворовского училища. Но если в суворовских и нахимовских училищах из беспризорников готовили офицеров для армии и флота, то в их приёмнике готовили оперов НКВД. Натаскивали их, как собак. Дрессировали. И – пороли. Даже Машу. Причём в этот спецприёмник был особый отбор. Отбирали не самых умных, не самых покладистых. Наоборот – самых отчаянных и дерзких беспризорников, от которых вешались остальные приюты для беспризорников.

Впервые Маша оказалась в особом положении. Как единственная девочка, она стала неприкосновенной. Как волчица в стае. Из-за неё – каждый день драки! Но она – неприкосновенна. И это была проверка её женской силе. Тому, чему её учила бабушка.

После спецприёмника – полугодовая работа в «поле» сержантом милиции. Опять на отлично! Поэтому – спецкурсы. И тоже с отличием! Поэтому по окончании она – лейтенант, а не младлей, как все.