— Уже нет. Больше обидно, — улыбка, чтобы развеять сомнения.

Мама покачала головой…

Как это давно было. Дайте-ка подумать. Пятнадцать лет! Упаковка из-под презерватива хрустнула в кулаке. Сейчас это все вызывает лишь грустную улыбку.

Вот уже и мамы нет, а он до сих пор помнит ту тревогу в глазах, при виде его побитого лица.

Под ногой привычно скрипнула доска, когда он пошел на балкон. Перила облупились, железо покрылось пятнами ржавчины. Доски настила кое-где сгнили до трухи, и ощутимо прогибались под ногами.

Давно не виденный, но знакомый до боли пейзаж. Вот лавочка стоит, сломанная уже. На нее он вставал, и встречал маму, когда она возвращалась с работы.

Она выходила из магазина на углу, шла медленно к дому, а он махал ей с балкона. Она улыбалась и притворно строго махала ему пальцем. Потом он посчитал, что уже взрослый и встречать перестал. Н-да.

Потом, лет в двадцать, он пришел в гости, но мамы еще не было. Он встал на балконе, и увидев ее, бредущую из магазина, как в детстве принялся размахивать руками.

Жаль, что такие идеи приходили в его голову редко. Как осветилось ее лицо, казалось, что улыбка раскрасила этот пасмурный, осенний день.

Потом они пили чай, а она сидела, оперев подбородок о ладонь, и пока он ел, по ее губам скользила легкая, грустная улыбка.

Он навсегда запомнил ее такой. Немолодая женщина, с усталым нежным взором, на фоне старых советских обоев. Она никогда не жаловалась, не ругала начальников, родственников.

В то лето, она постоянно ездила к бабушке, ту парализовало, и мама ухаживала за больной, ходила за лекарствами, убиралась в комнате, мыла ее.

Почему-то именно мама, а не ее сестра, была с бабушкой до конца. Тогда его это удивляло. Бабушка откровенно не благоволила своей старшей дочери и только перед самым концом стала с ней нормально разговаривать.

Помню, как удивился, когда мы ездили к ним погостить. Я, мальчик лет восьми, приехал с мамой, в ее родной город, к бабушке. Она рассказывала, какой их дом, большой, красивый, речка недалеко. И вот я, весь на радости, вхожу в тот дом.

А бабушка встретила нас кратким «Ну заходите», и ушла на кухню. Мама сняла с меня куртку, и при этом я увидел в ее глазах, еле сдерживаемые слезы.

Уехали мы через два дня. Дом был на две семьи и в нем жила еще семья тети, маминой младшей сестры.

Даже тогда я заметил, что с мамой разговаривают сквозь зубы. Меня вообще в упор не замечали, но самое обидное было, что дети тети Марины со мной не играли.

Поэтому меня удивляло, что мама заботилась о бабушке, после всего этого. Очень добрым человеком была, моя мама, тихим, как не от мира сего. Никогда не требовала ничего для себя, все на ней ездили.

После смерти бабушки она, как обычно, не получила ничего. Ей отдали только альбом с фотографиями. На последние деньги она купила билет до дома. Помню ее растерянное лицо, она стоит на пороге квартиры и прячет глаза. А до зарплаты еще месяца полтора. Она ведь весь отпуск (и деньги за него) потратила на эти поездки. Да, тогда заработанные мной деньги оказались весьма кстати.

Помню ее лицо, когда я достал из ящика стола, три пятисотки. Она испуганно посмотрела на меня и полушепотом спросила: