Потому что не предадут, не воспользуются слабостью, чтоб подмять под себя. А уж потом, можно, со спокойной совестью, снова отбросить этих людей от себя. Ибо они, в общем-то обуза в «современной» жизни. Слишком честные, слишком правильные…
Настоящие рыцари, в век торжества техники, они остались такими, какими и были.
Это они стояли на шканцах Варяга, в его последнем бою.
Это они шли в атаку впереди пехотных цепей под Верденом.
Это они до последнего сдерживали натиск озверевшей матросни в Петербурге, в диком семнадцатом году.
Это они бросались под танк со связкой гранат; расстреляв боезапас, таранили вражеские самолеты, закрывали собой амбразуры.
Это они остановили и погнали назад коричневые орды.
Это они забрасывали пацанов в вертушки, а сами оставались и погибали в тех проклятых афганских горах.
Это от них огребали уверенные в том, что всех купят «чехи».
Они всегда есть, рыцари, люди Чести. Они рядом с тобой, одиночки, странные люди. Они и есть стержень нашего подленького людского мирка, неудобные, слишком правильные, гонимые. Но упрямые в том, что делают все по совести, по ненаписанному кодексу, что живет в их сердцах. Не желающие славы, почестей, абсолютной власти, считающие самовосхваление недостойным себя.
Творцы, воины, поэты, художники… Они есть и будут, как их не высмеивают и не травят…
(неизвестный автор)
Картины прошлого
Аня стояла на балконе, задумчиво глядя вдаль. На столе стояла, бутылка. С вином. Аня сказала, что сегодня подходит только вино. Я замер на пороге комнаты, держа в руке бокалы. Заходящее солнце очерчивало ее фигуру, казалось, что она такая… Неземная…
Дух захватывало… По телу пробежала дрожь, я, чуть дыша, смотрел на это чудо, не в силах сдвинутся с места, завороженный и изумленный. В груди сладко заныло и голова пошла кругом. На деревянных ногах, я зашел в комнату и слова сами слетели с губ:
Ты сон, ты краткое мгновенье
Ты серой жизни, яркий миг
Ты мне дана, за что, творенье?
За что я заслужил, твой лик?
Мои уста, грязны, убоги
Чтоб твое имя говорить!
За что, скажите же мне боги!
Я заслужил, с богиней быть!
Я брошу все, цветы, сонеты…
Я брошу меч, к ее ногам!
Лишь за одно мгновенье это.
Улыбку… Я и жизнь отдам!
Это что, я что-ли?! Вслух?! Лицо загорелось, наливаясь кровью. Аня, удивленная обернулась. Лицо ее было растерянным.
— Это чьи? — тихо сказала она.
— Мои, — как в бреду, тихо, сипло, ответил я.
Она подошла, положила руки на плечи. Ее лицо было так близко, а глаза… в них была такая теплота. Она молча смотрела на меня, а по ее щекам вдруг покатились слезы.
— Хорошие стихи, — прошептала она. — И ты хороший. Мне еще никогда такого не говорили.
Наши губы встретились, мои веки сами поползли вниз. Ее тело близко-близко прижалось к моему.
— Почитай еще? — попросила она оторвавшись.