– Эмилия. Меня зовут Эмилия.
– Эмилия. Очень приятно.
– Вы так и не ответили. Что за интерес? – не успокаивалась она.
– Я же говорю,– личный, – настаивал я.
Мне совершенно не хотелось объяснять малознакомой даме, а тем более в многолюдном окружении, почему я готов не жалеть времени и средств на благие дела. Хотя если быть честным, такого ответа у меня просто не было, а размышлять и пытаться найти его я считал бесполезной тратой времени.
– Личный… Ну хорошо, – недовольно бросила Эмилия.
– Спасибо за понимание, – поблагодарил я в надежде на ее молчание. Но спустя секунду она вновь продолжила:
– Мистер Радецкий, если для вас главным критерием в помощи людям является не похвала и зависть друзей, так почему вы просто пересылаете эти деньги, которые заработали, кстати, сомнительным образом, на счета клиник, больниц или фондов «вслепую»?
– Что вы имеете в виду? Каким еще сомнительным образом? – разгорался я. Ее вопросы действовали на меня как мулета на быка.
– Почему вы не следите за тем, куда именно уходят деньги? Может быть, вам все равно? Почему вы, перечисляя их в «неизвестность», считаете, что выполнили долг перед теми людьми, на чье лечение они якобы пойдут? Или все же в вас присутствует скрытая надежда на похвалу друзей и других людей? Может… вы обманываете сами себя?
Что это был за допрос, я не знал и не понимал, почему она так рьяно набросилась именно на меня. Ее мотивы остались непонятны.
– К чему вы ведете? – Джон прервал череду вопросов Эмилии. Она встрепенулась, устремив свой соколиный взор на него, и продолжила уже более мягко:
– Я работаю в одном из центров паллиативной медицины. Это детский центр и, поверьте, я знаю, о чем говорю.
Меня бросило в дрожь. Инстинктивно я сжал памятные часы, находившиеся в кармане брюк.
– Вы считаете, что за ширмой ваших денег нет другой жизни? Думаете о своей жизни как о главном достоянии и о том, как сделать это достояние еще слаще… Но мир – это не только узкий круг вашей вседозволенности. Мир намного больше, и в нем, увы, не все такое розовое…
Ее выступление было недолгим, но объективным. Все гости сидели, склонив смиренно головы, и молчали. На их лицах читалась грусть, разбавленная страхом. Для них рождество было безвозвратно украдено Гринчем, чью роль сыграла (причем очень хорошо) Эмилия. Она медленно села, больше так и не произнеся ни единого слова за весь оставшийся вечер.
Среди всех участников вечера Эмилия выделялась своей молчаливостью, но в ее глазах бушевал целый ураган эмоций. Она была на взводе, и это прекрасно читалось по ней. Пообщаться в тот вечер нам больше не удалось, да и вряд ли я тогда этого хотел. Даже обычное прощание, которое свойственно всем званым ужинам в конце вечера, с ней я проигнорировал, сославшись на какой-то более важный разговор с другим человеком. Она ушла самая первая, скромно, молча и так ни разу не обернувшись назад. Я смотрел вслед, провожая ее светлый силуэт в ночь, и размышлял о том, кто она и как оказалась в этом месте.
– Алекс, разузнай про эту Эмилию все, что сможешь. Мне нужна информация. И откуда она вообще взялась в ресторане? – начал я, когда мы сели в авто.
– Она была в списке приглашенных, Ян. Скорее всего, Джулия ее пригласила, но почему и как – не знаю. Более подробную информацию дам завтра, – ответил он, заводя двигатель.
– Хорошо. И вот еще что…