***
Кто из мальчишек не мечтал стать мореплавателем? Особенно, когда каждый день ты работаешь в гавани и слушаешь в перерывах рассказы закалённых матросов.
Чтобы содержать Ольгерда и оплачивать учёбу, я постоянно искал работу. Как правило, чем грязней – тем больше платили. А в порту, так и вовсе, в середине дня кормили супом из рыбьих хвостов. Помои ещё те, но… бесплатно! Поэтому я смело мог пропустить завтрак и ужин.
Годам к тринадцати моё тело полностью высохло. Жировая прослойка практически исчезла, но и для мышц не хватало строительных материалов. В общем, я был, скорее, похож на поджарого старика, чем на крепкого юношу. Рута, однако, иногда звала меня в гости и подкармливала. Её родители, хоть и были врачевателями, не особо жаловали молодого, опьяневшего от усталости парня, который приходил к их дочери в то время, когда они не могли за ней следить.
Признаюсь, я ни о чём
– Эдгар, чтоб мне устрицы в сапог нассали! Тащи сюда свой зад! – раздался ласковый голос прораба.
Старший матрос по фамилии Ростмах потерял ногу во время налёта пиратов. С тех пор, щеголял с деревянным костылём, натянутым на культю в районе колена. В следующем плаванье протез едва не стал причиной его гибели, поэтому начальство Ростамаха вежливо потребовало его подписать бумаги о выходе на пенсию. Выдало наградную кошель с парой сотен клети и орден за заслуги перед флотом Бритонского королевства, после чего, старшего матроса отпустили на все четыре стороны.
Само собой, страсть седоусого мореплавателя к кораблям не могла угаснуть на пресной суше, и он устроился в доки, чтобы хоть иногда иметь возможность взойти на борт очередного галеона, на мгновенья окунаясь в те времена, когда он кошмарил пиратов во всех семи морях. Не сложно было заметить, как тщательно он сдерживает слёзы.
Но если говорить о Ростмахе, как о начальнике, то он был самым настоящим деспотом. Или это мне так казалось? Всё же, люди эгоисты… Мы все ждём, что те, кто предоставляет нам услуги, будь то лекарь, трубочист или ямщик, будут на совесть выполнять поставленные задачи. Но когда с нас самих требуют отдаться важному делу, мы, почему-то, пытаемся отлынивать.
Если бы я понял это раньше, то сэкономил бы кучу клети в своё время. Зная, что на месте вчерашнего меня, сидит такой же уставший парень, пытающий выкрасть хотя бы секунду отдыха, и не особо задумывающийся о том, насколько сильно результаты его смены повлияют на жизни прочих.
Ростмах и правда требовал много. Намного меньше, чем давал. И давал ли? Он был таким же работягой, который натягивал канаты, помогал разгружать и латать корабли. Разве что, на обед ему давали полноценную мясную похлёбку и половину времени он руководил нами – молодью, работавшей за обёртки от конфет.
– Да, сэр, – с трудом встав с мешков, на которых решил прикорнуть, я поднялся на палубу прибывшего корвета. Ростмах не терпел панибратства и всяких там «начальник, мистер, господин». Только суровое армейское «сэр».
– У пирса тридцать семь пришвартовался военный линкор. Собирай всех, кто попадётся под руку и дуйте драить палубы. Это нужно сделать как можно скорее перед ремонтом. Ясно?!
Задача была дана. Отвертеться – без шансов. «Так точно, сэр!» – ответил я, и рванул за остальными парнями. Вместе с вёдрами и швабрами мы двинулись почти на другой конец доков.
Военные корабли нередко заходили в порт Норвилла пополнить припасы и набрать людей. Наше захолустье находилось на достаточном удалении от вражеских вод и на суше нам никакая осада не грозила. Однако через Норвилл на фронт шли корабли из Бригга и сюда же они возвращались, либо перед повторной отправкой, либо для ремонта.
Я уже и не помнил, с кем в этот раз воевал Бритонский престол. Счёт войн на моей памяти остановился где-то на втором десятке. И это, не считая новостей о восстании в колониях, которые отправлялись подавлять целые корпуса конквестов.
Но кем бы ни был противник этого линкора, он явно прибег к чему-то новому в искусстве войны…
На первый взгляд, корабль выглядел не таким уж и побитым: разорванные паруса, с десяток дыр на правом борту, и статуя русалки на носу рассталась с головой. Видали и похуже, когда суда возвращались без мачты или их корма напоминала сыр.