Такие, как Юлиан, всегда бубнят безостановочно, врут ли, правду ли говорят — не всегда и разберешь. Лживые слова вырываются из них так же легко, как и истина. Но такие, как Алексей, обычно тугодумы. А ложь требует большего времени, ведь ее еще нужно выдумать. Не знаю, по этой ли причине, или по какой-то другой, еще менее рациональной, но я поняла, что он меня обманывает.

— А соседка с пятого сказала, что ты с понедельника так и не появлялся в Светкиной квартире. Но по твоим словам, ты туда ездил и даже листик с контактами хозяина искал…

— Ты веришь всему, что эта выпивоха говорит? — грубо сказал он.

Где-то невдалеке раздался вой полицейской сирены. Рубцов? Но зачем сирену врубил? Хотя ему самое время уже появиться. Я этот клубок без правоохранительных органов уже, похоже, и не размотаю. Или так размотаю, что меня же на этих распутанных нитках и повесят…

Услышав сирену, он ускорился. Шустро схватил моток старой грязной пеньковой веревки и стремительно пошел ко мне. Я не знаю почему, но в этот момент сработал сигнал «Опасность!». Доводов разума ноги не услышали (ведь он шел в сторону выхода — дверного проема с отсутствующей дверью, — где я на данный момент и стояла, с чего же я взяла, что именно ко мне) и понесли меня прочь. Я выбежала из помещения, направившись к коридору, который должен был вывести меня в холл к лестнице и центральным дверям, но Леша быстро меня догнал. Схватив, перекинул через плечо и понес зачем-то обратно.

— Что ты делаешь?! Пусти! — брыкалась я, но все было впустую.

Скинув меня на пол, он начал меня связывать — руки к туловищу, ноги оставил свободными. Я визжала, брыкалась, просила указать причину — бесполезно. Конец веревки остался свободным и он начал опускать меня прямо в дыру в полу — в сырую темноту неизвестности. Не то ли это место, где держали Светку? Да, мы зашли в тот раз снаружи, но подвал-то, как я понимаю, проходит подо всем зданием, даже если не подо всем — мы сейчас находились как раз в нужной части дворца. Я представила, что теперь, как она, буду жить на грязном, окровавленном матрасе и писать каким-нибудь бывшим подружкам или полузабытым родственникам послания над трубой, к которой буду приковала, и завизжала еще сильнее.

— Не брыкайся, — наконец сказал он громко, перекрикивая мой визг, — не то случайно уроню и ты себе что-нибудь сломаешь.

Я посмотрела вниз. Настолько темно, что ничего не видно. Какой глубины этот подвал? Метров пять, не меньше — совсем не видно даже очертаний пола. Может, тут его и нет? Может, это врата в преисподнюю? Может, они не только в Ротонде? Светка исполнила свою мечту, вселившись в преисподнюю, и исчезла из нее. А я исчезну в ней. Одно не лучше другого.

Мне снова вспомнилась бабуля с ее позитивным мировоззрением и верой в заботу Высших Сил. Может, она была не так уж и не права, говоря, что я всю жизнь одна, потому что Бог меня очень любит? Он просто не хочет отдавать меня никому из таких мужчин…

— Лучше быстрая смерть, чем медленная, — гаркнула я какую-то глупость, ведь он предостерегал против переломов, а умирать с поломанными руками и ногами — чем не жуткая, медленная смерть? Когда необработанные раны будут загнивать, когда я буду корчиться на пыльном полу от боли, а глаза ослепнут от темноты… Впрочем, быстрее умру от жажды.

— Хорош молоть чушь! Пока они тебя будут искать, я успею сбежать. Не надо было никого вызывать. — Алексей, наверно, и не понимал, что говорил рифмами. Ну хоть в этом мы похожи, у меня это частенько непроизвольно выходит. Впрочем, какая разница, поэт он или прозаик, если он убийца?

— За что ты Светку убил? — спросила я, как только ноги коснулись пола, а конец веревки пятью секундами позже упал мне прямо на лицо.

Ответ был неожиданным:

— Она хотела убить тебя!

— Что?! — осипшим голосом перепросила я. — Как это?!

Не верю, не верю… Смеяться и называть юродивой — это одно, но убить?.. Впрочем, она давно уже забрала себе мою жизнь — ту жизнь, которой у меня никогда, к сожалению, не было: мою профессию, моих мужчин, смелость и раскованность, которые больше бы подошли человеку с моей внешностью. Что удивительного в том, что она решила забрать и ту мою жизнь, которая реально у меня была? По этой-то жизни я уж точно не заплачу.

— Новый ее план. Похищение неизвестной журналистки никому не интересно. А вот убийство подруги журналистки, которое заставило ее взяться за расследование — вот это да. Она бы это выкрутила, как предостережение ей — мол, не суйся. Тут и до дурака дойдет, что журналистка-то связалась с опасными людьми и могущественными организациями — с масонами, не меньше. А поставили синяк да ноутбук сломали — это детский утренник. Я-то отказался, но этот смазливый — отказался ли? Откуда мне было знать? А этот полоумный из другой квартиры — отказался бы, если бы отказался этот? А скольких еще она соблазнит? Если она задумала что-то, отговорить нельзя. Такой уж человек. Я спасал тебя, дура! — Сейчас Алексей сам на себя не был похож. Он говорил так быстро, что я даже не успевала толком вникать, лишь запоминала, чтобы потом разобраться. А может, шок не позволял мне понимать услышанное… — Я нашел ее в подвале здесь — в наручниках, изуродованную и обессиленную, и задушил. Потому что даже в таком состоянии она продолжала выдвигать какие-то безумные теории и новые планы и встретила меня фразой о том, что от тебя надо избавляться! Когда мы с тобой спустились туда, я так удивился… Дебил этот труп из собственного подвала выкрал и к нам в квартиру сбагрил. Я-то решил, что ты уехала, а как увидел этот труп… У меня в голове отключилось что-то, и я просто выкинул его наверх, чтобы не видеть пока, чтобы подумать, что с ним делать. Представь себе, я уже в призраков поверил! Решил, что она сама ко мне вернулась мстить! А потом ты проснулась, я услышал, как ходишь по квартире, и понял, что натворил… Мне жаль, что тебе пришлось ее найти. И еще… Я тебе в тот раз не мог сказать, потому что ты не должна была знать о другой квартире и люке, но это я забыл закрыть дверь, когда картину вешал. Я наврал, что вешал при тебе. Когда ты ушла, я поднялся в квартиру, повесил картину, но вышел по привычке через дверь, а ключей-то у меня нет. Не стал возвращаться, ушел так, не закрыв ее. — «Ага, значит, моя рассеянность ни при чем», — машинально зафиксировал мой мозг. — И черновик именно я в морозилку сунул ночью, она при мне его писала, я знал, что там проявится информация о Щербинине. Мне нужно было, чтобы ты их семью подозревать начала, я надеялся, что их посадят за ее убийство. А этот гад, видать, следил. Сутки с трупом в машине катался. Или где он его держал, не знаю. Короче, когда я ночью уезжал из квартиры, сунув листы в морозилку, трупа еще не было. Весь следующий день в делах провел, потом мне пришлось сознаться тебе про картину, но, повторюсь, я не мог тебе сказать про черновик… А после нашего разговора снова пришлось ехать по делам, и вернулся я в квартиру под тобой опять глубокой ночью. А там… — Он вздохнул. — Короче, когда ты убежала, мне пришлось спускать труп вниз и быстренько выносить в мешке из дома. Я вернул его сюда и решил представить так, словно этот фанатик ритуал какой-то задумал. Стол, череп, свечи — тут все уже было приготовлено Светкой. Для тебя.

На этих словах он просто меня покинул. Ну и как мне жить с этим? Она хотела забрать мою жизнь, а я, хоть и косвенно, не своими руками, но все-таки забрала ее…

Я попыталась освободиться от пут — не получилось. Ходить в темноте боялась — вдруг реально обо что-то споткнусь и сломаю себе шею. Поэтому я просто сидела и думала. Что он имел в виду? Это мое убийство хотели представить как ритуальное? Но кто бы в это поверил?