Дикая олива (сенджед) символизирует любовь.
Уксус (серке) — символ старости и мудрости, дарует столь необходимое в жизни иранцев терпение, а еще — символ чистоты.
Монеты (секе) — как несложно догадаться, представляют богатство.
Если чего-то не хватает, используют гиацинт (сомболь), но вместо него могут поставить и любой другой цветок, например, тюльпан — символ весны и юности. Принято ставить столько цветов, сколько в семье детей.
Есть еще несколько предметов, без которых хафт-син не будет хафт-сином. За неделю-две до праздника иранские хозяйки приносят в дом семена пшеницы или чечевицы и проращивают их на влажной тряпочке — в тарелке или на подносе. В Норуз зеленые ростки (сабзе) украсят праздничный стол, став символом вечного возрождения природы. Ведь первый день Нового года в Иране — еще и первый день весны по персидскому календарю, когда даже в северных областях появляется травка и распускаются цветочные бутоны.
Рядом с зеленью на хафт-син кладут и священный Коран (позднейшее привнесение в традицию), а если семья не религиозна — томик Хафиза, поэта, чьи прекрасные стихи о любви знает наизусть каждый иранец. Рядом ставят зеркало — символ чистоты и спокойствия жизни, в котором отражается свет свечей — символа счастья. Еще на Норуз принято красить яйца (символ плодородия), что иранцы проделывают с большим удовольствием. Матери полагается съесть столько яиц, сколько у нее детей.
Наиболее интересная часть хафт-сина — золотые рыбки, плещущиеся в специальной вазе. За неделю до Нового года во всех магазинах, парках, а то и просто на тротуарах появляются огромные аквариумы и ванночки, где каждый может подобрать себе рыбку по вкусу. Золотая рыбка — символ жизни и приятных сюрпризов, и покупают их по количеству членов семьи. Иногда к хафт-сину добавляют и сосуд с водой, в котором плавает апельсин или мандарин — он символизирует нашу Землю в океане космоса.
Все съедобные части хафт-сина с удовольствием поедаются в течение двух праздничных недель. Дело хозяйки — вовремя заменять съеденное новыми продуктами, ставить новые свечи вместо догоревших и ухаживать за рыбками.
За две недели до Нового года хафт-сины появляются в витринах всех магазинов — и порой это настоящие произведения искусства.
Кстати, в Иране, как и в России, в моду в последнее время входит китайский календарь — с Петухами, Тиграми, Собаками и тому подобным. И неважно, что в Китае Новый год наступает в феврале. Если россиянам позволительно отмечать год Петуха уже в декабре-январе, то почему иранцы не могут праздновать его в марте? В честь такой радости владельцы одного тегеранского бутика однажды даже запустили в свою витрину живых петухов, где те гордо расхаживали на потеху толпе.
Основное зороастрийское действо, предшествующее Норузу, приходится на вечер последнего вторника года. Называется оно «Чахаршамбех-сури», или «Ночь огня». Обычай велит разводить костры и прыгать через них, произнося специальную формулу «Возьми себе мою бледность, отдай мне свой румянец», чтобы огонь забрал все беды и болезни, а взамен подарил радость и силы на весь следующий год. Костерки немаленькие — разбежаться надо как следует. Но это не самое страшное. Прогресс принес иранцам такие чудеса, как петарды, фейерверки и тому подобные радости.
Когда знакомые иранцы меня предупреждали, что за неделю до Норуза по вечерам из дома лучше невыходить, я только отшучивалась: мол, вы по Москве под Новый год не гуляли, у нас тоже стреляют как во Вторую мировую. О нет! Московские фейерверки — это семечки. Пусть наши СМИ непрестанно ругаются по поводу несоблюдения мер безопасности — русский человек свою жизнь хоть немного, но уважает. Иранцы ею не дорожат в принципе. К примеру, мы, запустив какой-нибудь «огненный фонтан», хоть для виду два шага назад сделаем. Персы, невзирая на опасность, плотно его обступят, а под конец еще и ногой по нему поддадут, чтобы он отлетел метра на два, по ходу осыпая искрами всех присутствующих.
Представьте себе двор, до отказа забитый народом (все-таки лишний повод с соседями поболтать — и гулять идут все), над которым беспрестанно свистят снаряды и грохают бомбочки. Летающие бомбочки — самое страшное, поскольку невозможно предсказать, куда эта штука упадет. Еще веселее трубочки, из которых пускают всякого рода снаряды. Да, я не раз видела такое в Москве. Я только не видела, чтобы их направляли в спины болтающим в сторонке соседям…
Вообще, для москвича в фейерверке важен не шум, а яркие, разноцветные узоры в небе. Для иранской души, втайне хранящей приверженность зороастризму, главное — грохот и пламя.
Объясняют они это просто: «Никакой государственный или исламский праздник без салютов не обходится. А у нас — свои обычаи, и мы против этого правительства. Нам нужен огонь, а не салюты!» Поэтому очень популярны те же бомбочки, огненные фонтаны и бенгальские огни (каждый старается взять в руку минимум штук пять одновременно).
Меня потащили во двор, чтобы все рассмотреть поближе. Вначале я только слушала сквозь грохот канонады воспоминания Фатимы о временах Ирано-иракской войны и бомбежках. Потом начала ощущать, что война эта не так далека, как кажется: одна из бомбочек взорвалась чуть не под ногами. Самое забавное, что народу — и старому, и молодому — на все плевать. Смеются, веселятся и детей с собой тащат — не понимают, что ли, что так и убить может?
Фатиме, болтавшей с соседями, было тоже очень весело, пока очередной снаряд не угодил ей аккурат в плечо. Так мы домой и вернулись: на манто — серое пятно, на плече — здоровенный ожог…
Часть фейерверков расстреливают довольно быстро и недостаток шума пытаются возместить громкими криками. Кто-то жмет на гудок автомобиля, кто-то врубает на полную катушку магнитолу, и на всю улицу разносится очередная песня Араша (да, он и в Иране очень популярен).
Наверное, смеяться над иранской молодежью не стоит. Чахаршамбех-сури нынче превратился в своеобразный протест: против жизни, которая превращает тебя в старика, хотя ты еще молод, и против запретов. Молодые люди танцуют на улицах, целуются в машинах и пьют, пусть и не в открытую. Полицейские заполняют город, но предпочитают стоять в сторонке. Вмешательство в эту ночь — себе дороже. При этом по официальным телеканалам о том, что творится в этот вечер в иранских городах, — ни слова. Зато на следующее утро журналисты пустят в эфир всевозможные репортажи о раненых и пострадавших в результате «языческого празднества» и не преминут предложить молодежи развлекаться как-нибудь по-другому.
Пережившие Чахаршамбех-сури собираются на Норуз в семейном кругу. В заранее объявленную минуту все должны сесть вокруг хафт-сина, желательно взявшись за руки. Как Новый год встретишь, так его и проведешь — эта примета международная. Из телевизора льется барабанная дробь и звон литавров — народная мелодия, под которую Норуз приходит уже не первое тысячелетие. После этого все друг с другом целуются, обмениваются пожеланиями здоровья и счастья или произносят молитву.