Эта мысль испугала ее, от ужаса, мелькнувшего перед глазами, она закрыла глаза.

— Надо! Не волнуйся, пожалуйста. Это всего лишь кухня, — успокоил он ее и посадил прямо на большой стеклянный стол. — Яблочный подойдет? — отойдя к холодильнику, спросил он.

Она кивнула и, взяв из его рук стакан, отпила немного сока.

— А теперь закрой глаза и доверься мне полностью, — прошептал он, снова поднимая ее на руки.

И руки, которые несли ее, как ей казалось, к месту падения, представились ей самыми сильными и самыми надежными во всем мире, в целой вселенной. И она вверила им себя и доверилась ему, как он и просил, целиком: она отдала ему душу, тело и остатки, жалкие крохи меркнувшего сознания…

— Натали, Натали, как вас любил поэт! Тысячи строк он посвятил вашей красе, Натали, — услышала она, когда ее рассудок, пробравшись через руины сознания, ожил, и она поняла, что может мыслить.

«Моя душа соизволила наконец вернуться в мое бренное тело, но я почему-то не очень этому рада. Я предпочла бы подольше оставаться в том бессознательном состоянии, в котором была. Не только из-за того, что я не хочу выходить из состояния блаженства, в котором все еще нахожусь, но еще и потому, что вместе с моим сознанием проснулась и моя совесть, которая уже начинает мучить меня», — думала она, боясь открыть глаза, боясь пошевелить даже пальцем.

— Давным-давно я пел эту песню… Тогда у меня не было Натали… Сейчас есть, но я не могу найти таких красивых слов. Наташа, но они есть! Они у меня в сердце! Прошу тебя, прочти их. Я знаю, ты сможешь. Прочти их и поверь им! Ты сможешь? — шептал он, обжигая своим дыханием и горячими губами ее щеку.

— Я не знаю…

— Прочти, — настаивал он, — и не пропусти таких: я полюбил тебя с первого взгляда, будь моей женой.

— Ты не можешь говорить это серьезно! — собрав в себе остатки сил, возмутилась она.

— Я серьезен как никогда!

— Сергей, мне… Я почти на пенсии…

— Замечательно! Мне не надо будет делить тебя с твоей работой.

— Сережа, у меня есть внук!

— Прекрасно, он же мой крестник, а тут я его еще и увнучу.

— Нет такого слова…

— Зато есть такое дело!

— Сережа, ты можешь испугаться однажды утром, увидев мою седину, которую я не успею закрасить…

— А вот у нас в роду седеют поздно. Но чтобы успокоить тебя и на сей глупый счет, я могу перекрасить волосы в седой цвет, а потом мы уже вместе будем думать о краске… Да, мы уже немолоды, но жизнь ведь длинная… Мы еще успеем побыть счастливыми. За свои пятьдесят шесть я этого просто не успел. Служба, война, борьба за существование…