Нет, себя в роли родителя он даже не хотел представлять! Хакер, шатающийся по миру, как будто вся планета – его квартира, призрак, почти забывший свое имя, не имеющий ничего, кроме постоянно меняющихся пейзажей за окном, почти разучившийся общаться с людьми… Нет, какой из него родитель?! Он о себе-то позаботиться не может, а о ребенке, подростке?! От одной мысли об этом он чувствовал удушье, как будто жизнь незаметно накидывала ему на шею петлю и начинала стягивать. Это была паника в чистом виде, ему хотелось бежать, драться с невидимой силой до смерти, но не жить на привязи, это было страшнее и хуже, чем смерть.

Вот и ответ, подумал он, я полюбил женщину, я чувствую ответственность за ее ребенка… но я не могу быть частью ничьей жизни, я не могу быть нормальным человеком, семьянином или партнером. Я не могу.

Выходит, он гораздо более извращенная форма жизни, чем Фатима. Она-то сумела впустить хоть кого-то в свою жизнь, сумела стать, пусть хоть внешне, но нормальной частью нормального общества. А он и думать об этом не мог.

Ответственность – это ошейник с цепью, с того момента, как он защелкнется на тебе, ты уже не будешь принадлежать себе, кто-то или что-то будет управлять тобой и твоей жизнью. Ты будешь гулять, но на поводке, будешь делать всё в строго отведенное для этого время и ставить чьи-то желания выше своих, каждый твой шаг будет зависеть, но не от тебя, и каждый день твоей жизни будет похож на предыдущий. Вот что такое быть «нормальным» членом общества. Именно от этого он сбежал в параллельный мир много лет назад, и с тех пор его сущность не изменилась.

В обычном мире его давно осудили бы и порицали при каждом удобном случае… но в мире «свободных художников» не было правил, и никому не было дела до чужой жизни. Может, потому, что слишком часто приходилось опасаться за свою.

Лучше быть призраком, подумал он, чем рабом, лучше ходить по лезвию, чем жить по указке, лучше рисковать и устремляться в неизведанное, прокладывая свой путь, чем греметь цепями и смотреть лишь под ноги, медленно тащась по пыльной дроге, по которой прошли уже тысячи до тебя.

Несмотря на прекрасный день вокруг, на душе было тяжело. Он боялся за нее, впервые по-настоящему боялся. И впервые реально рассматривал возможность того, что она не вернется, погибнет на пути к своей непокоренной вершине, как миллионы неукротимых сердец до нее. И это всё равно было лучше, чем жить без мечты или отказываться от нее из страха. Противоречия разъедали душу, он понимал, что должен будет принять еще не одно слишком трудное решение, но это плата за свободу – необходимость решать, всегда, даже когда решать очень не хочется.

Сквозь темные очки он еще раз посмотрел на маленького Яна, потом глубоко вдохнул, позволяя мыслям обрести четкость в голове. Он знал, что будет делать в критическом случае, знал, что поступит именно так, а правильно это или нет – это решит сама жизнь. Если она не вернется, холодно проговорил голос его мыслей, я верну мальчика семье. Его настоящей семье, которую он потерял. Клан Ситко отчаялся найти мальчика, но, возможно, я явлю им настоящее чудо, как всегда, сделанное невидимыми человеческими руками. Да, вот и вся поганая суть мира – нет здесь никаких чудес, кроме тех, которые кто-то делает за твоей спиной, как фокусник, отвлекая внимание, прячет монетку в рукаве, а наивные дети думают, что она исчезает.

Он всё продумал за эти несколько дней, такая уж у него была натура – он всегда смотрел вперед и старался просчитать максимум возможных вариантов. И когда понял, что Фатима решила замахнуться на Аду Терер… тут начали возникать не самые приятные варианты будущего. Но тем сильные и отличаются от слабых: они могут посмотреть в лицо самой неприглядной правде. Посмотреть и принять меры.

И его неприятная правда состояла в том, что он не мог стать для мальчика семьей, он ни для кого не мог стать семьей или партнером. Это было горько, как будто он предавал Фатиму – хотя, почему он так чувствовал, он и сам не понимал – но это было правдой, он не мог и не стал бы брать на себя ответственность за другого человека. Но и не мог допустить, чтобы маленький Ян полетел по жизни, как выброшенная кем-то бумажка или пластиковый стаканчик, как принц, потерявший свое королевство. Нет, у мальчика была семья, он по рождению не был «человеческим мусором», и если вернуть его туда, откуда он пришел, где ему самое место, они уж точно обеспечат ему лучшую жизнь, проследят, чтобы он получил образование и занял свое место на вершине. Которой он, без сомнения, достоин, особенно после всего, что вытворила с ним жизнь. Да, у него будут деньги Фатимы, но деньги еще не всё, особенно, если ты ребенок, деньги скорее бремя, чем счастье – они всегда привлекают слишком много хищников, а маленький человек не способен защититься от них, даже взрослым это не всегда удается.

Что-то больно защемило в груди, он понял, что принял решение, и другого пути не будет. Душа тоже может болеть, подумал он, значит, она всё же есть. И ему было больно, он был противен сам себе, но, вместе с тем, твердо знал, что решение правильное. Больше он не мог смотреть на сына Фатимы, почему-то ему захотелось уйти, как будто он покидал место преступления. Жизнь – это тот же айсберг, подумал он, вставая с лавочки и пряча планшет в сумку, 10% видимого благополучия и счастья и 90% скрытого от посторонних глаз, 90% уродливой изнаночной стороны, грязи, которую кто-то должен разгребать. Все мы предстаем пред миром в лучшем виде: чистые, красивые и улыбающиеся, но это лишь на те несколько часов выхода в общество, а за всем этим – да, та самая изнанка. Никому не нужно видеть, как ты моешь зад, бреешь подмышки и ковыряешься в носу, мир любит лишь те 10% красоты, а остальное… пусть оно остается скрытым.

Покинув парк, Пророк еще несколько часов бродил по городу, не видя перед собой ничего, кроме смеющегося мальчика и черных глаз женщины, ставшей ему матерью. Тяжело терять, думал он, слушая гудение машин, шум ветра и долетающие из кафе звуки музыки – вечер вступал в свои права, окутывая город своей волшебной уютно атмосферой. И не так важно, теряешь ты человека, или мечту, или самого себя – всё это разрывает сердце, оставляет там раны размером с кратер на луне. И нет такого лекарства, которое приглушит эту боль. Даже само ожидание потери – уже боль, как и предвкушение праздника – уже радость. Он боялся того, что принесет ему жизнь, и злился на Фатиму, на судьбу и на самого себя. Да, на себя он злился больше всего. Какого черта он полез тогда искать эта «Диану»?! Неужели ему плохо жилось?! Или мало проблем было в его суматошной жизни?! Он забыл бы ее, как забывал всех женщин, едва они выходили за дверь. Ну, может, ее он забывал бы чуть дольше… Но теперь он попался, ошейник, от которого он бежал всю жизнь, всё же защелкнулся у его на шее, и хочет он того или нет, его уже ждет боль. Потому что так устроены люди – если даешь им что-то, они это обязательно сломают или повредят, не обязательно намеренно, просто они не умеют по-другому. Хотя бы потому, что они не умеют не умирать. А он отдал ей свое сердце.

Это были эгоистичные мысли, он это понимал, и это тоже злило его, человеческое лицемерие – «лишь бы тебе было хорошо», «я к вашим услугам» и т.д. и т.п. И кто так жил на самом деле?! Далай Лама?! В грязном, пропахшем потом, дерьмом и сексом, уродливом мире обывателей абсолютно все думали о своей шкуре, но старательно это отрицали, так ведь принято, всё те же 10% красоты, под которыми 90% подлых и трусливых мотивов. И он не сильно-то отличался от презираемых им людей – боясь, что она не вернется, он прежде всего боялся за себя, за свое сердце, которому предстояло выдержать этот удар.

Когда вечер окончательно накрыл город синим бархатом, он зашел в ресторан, не потому, что хотел есть, просто устал бродить по улицам. Да и пора было ужинать, последний раз он ел в отеле с утра – яичница и булочка с джемом. Не замечая улыбок и показного радушия, он занял столик в углу, спрятавшись от остального зала за большим аквариумом. В колонках негромко играла красивая инструментальная музыка, за его спиной пустовала небольшая возвышенность, служившая сценой, однако инструменты были на местах в ожидании музыкантов. Надеюсь, я уйду до начала живой музыки, поморщившись, подумал Пророк, от большинства посетителей он отличался наличием слуха и вкуса, поэтому редко мог слушать ресторанное пение. В основном это было возможно за границей, где в ресторанах и казино иногда выступали невероятно талантливые и пока никому не известные музыканты и певцы. Многие небольшие заведения специализировались на джазе и соул-музыке, а также на рок-музыке или электронной, каждый вечер там можно было послушать действительно стоящие выступления, а по выходным туда даже заглядывали звезды. Но на родине почти всегда приходилось слушать песни Круга или Успенской – уже сомнительное удовольствие – да еще фальшиво спетые плохо поставленными голосами… нет, от этого можно было получить и несварение.

Почтительно поклонившись, официант оставил на столе меню, спросив, не желает ли гость заказать аперитив, Пророк рассеяно покачал головой, чего-чего, а спиртного ему точно не хотелось – оно не помогало ни от стыда за себя, ни от тяжести на сердце. Не в его случае. Мой мозг – мое проклятие и мой дар, подумал он, мысли оставляли его лишь в одном случае – если он терял сознание или погружался в глубокий сон. Зато этот неугомонный механизм в черепной коробке сделал его фантастически богатым, знаменитым – пусть и в определенных кругах – и свободным. И впервые свобода эта отдавала горечью, как испорченный деликатес.

Сквозь кристально чистую воду в аквариуме он видел посетителей, они негромко беседовали, дамы сверкали украшениями, мужчины пили дорогие напитки, всем им было весело, хотя бы внешне. Туристы, решил Пророк, уехавшие подальше от надоевших жизней и одинаковых будней, когда делаешь это раз в год – это срабатывает, когда живешь в постоянных разъездах – бежать от себя просто некуда, потому что твои границы стерты, вся планеты твой дом. И мне не сбежать, подумал он, я могу уехать на другой край земли и снова поселиться в отеле, таком же, как тысячи других, быть вечным гостем и вечным странником, знающим жизнь наизусть, но лишь в теории. Например, он уже не раз бывал на праздновании масленицы в Греции, не раз видел и успел изучить традиции – костры, переодевания, песни и даже сжигание деревянного чучела в некоторых городах – но сам никогда не участвовал, это был не его праздник, не его культура, не его друзья. Получалось, что он, как настоящий призрак, мог свободно перемещаться по миру, видеть всё, но ничего не испытывать, как если бы он смотрел на всё это из окна. Такова цена, сказал он себе, ты этого хотел, быть свободным, быть над обществом, а не в нем. Да, его жизнь была шикарной и яркой… но только почему с годами она казалась ему всё более пустой и бессмысленной? А менять что-то он не хотел и не мог.

Рассеяно водя глазами по строчкам меню, он совершенно не испытывал голода. Но я должен есть, сказал он себе, как бы тяжело ни было на душе – а такие приступы скуки и бессмысленности бытия стали преследовать его всё чаще – но жизнь продолжается, а без качественной пищи лучше мне точно не станет. Он был практичным человеком, и разум, как всегда, взял верх. Пророк глянул на дорогие часы на запястье – без 5 минут 8 вечера, он не ел почти 12 часов. Поэтому ты закажешь себе отличный полезный ужин, строго сказал голос в голове, а поныть и пожаловаться на свою богатую и бесцельную жизнь можно и на сытый желудок. Это в дешевых любовных романах и сопливых фильмах для недалеких домохозяек люди, переживая трагедию, перестают есть, спать и вставать с кровати, а в реальном мире нет у большинства такой возможности. Хочешь или нет, но придется поднимать задницу и тащиться на работу, придется выполнять обязательства, взятые на себя, есть, не чувствуя вкуса, механически одеваться, принимать душ и подолгу ворочаться без сна по ночам. Но жизнь продолжается, и с каждым безвкусным куском пищи, с каждой вымученной улыбкой или бесконечно тянущимся днем ты просто существуешь и ждешь, что завтра станет хоть немного лучше.

Так что он сделал заказ, не представляя, как будет запихивать в себя всю эту еду, но точно зная, что будет, потому что телу нужно питание, тело хочет жить, даже если душа пребывает в смятении. Суп с мидиями оказался совсем даже не безвкусным, организм, давно не получавший пищу, отбросил всё, кроме основного инстинкта – выжить, несмотря ни на что, так что мысли ушли, растворились в этом празднике вкуса. Проглотив содержимое красивой – и, несомненно, дорогой – тарелки, Пророк принялся за стейк… И вот тогда это началось.

Едва он откусил первый кусочек, какое-то странное ощущение вдруг возникло в голове и начало распространяться по телу – как будто что-то щекотало его изнутри. Не донеся до рта вилку, он вернул кусок на тарелку и замер. Наверное, я слишком быстро ем, подумал он, особенно после 12-ти часового голодания… Но почему-то в глубине души он знал, что дело в другом, что-то было не так с ним, а быстро он ел или медленно – это значения не имело.

Суп? Пронеслась в голове испуганная мысль, но он понимал, что прошло еще слишком мало времени, если только повар-маньяк не сдобрил суп ядом вместо специй. Голова стала вдруг как будто раздуваться, столик с шелковой скатертью перед ним качнулся и начал кружиться, как и всё помещение. Надо сделать вдох, стараясь не впадать в панику, подумал Пророк, но собственное состояние пугало его всё больше, надо просто глубоко подышать.