Пять лет спустя после первой встречи с Джейми Морисеттом в дневнике, который Сара завела на следующий день после трагедии, в главе, посвященной отцу Тимми, она написала следующий комментарий:
Почему мне так больно говорить о НЕМ? Я хорошо понимаю, что сильно запоздала с тем моментом, когда его нужно было вывести на сцену, но что я могла? Что касается моих родителей, они не поддаются описанию. Они не были ни роботами, ни эгоистами. Они меня любили (и любили меня всегда, разумеется, несмотря на жестокое разочарование, которое назвали «сдвигом»), а я не вернула им ни любви, ни тепла, и Бог знает, как они это пережили! Они любили друг друга, любили меня, испытывали теплые чувства к своим друзьям, но все кончилось. Не осталось ничего, кроме семьи. Не осталось ни симпатий, ни жалости, ничего, к тем кто находился вне этого круга. Их больше никто не интересовал.
— Нельзя плакать над каждым, — сказала однажды мне моя мать. — Хватит и того, если уж у тебя так много слез, чтобы поплакать над близкими.
«Создай свой круг…» — так говорили первые покорители Дикого Запада, на которых нападали индейцы. Не то ли я сама хотела создать, приехав сюда, в Хевен-Ридж, и закрывшись за решеткой «зоо»?
Не то ли сделал Джоб до меня? Не это ли психиатры называют семейным неврозом? И я тоже окопалась в индейской комнате в надежде избежать катастрофы. Но это была ошибка. Когда пионеры Запада спускали своих женщин и детей в потайную комнату, в подвал, это означало, что все уже потеряно.
Глава 13
— Можешь пользоваться любыми противозачаточными таблетками, какими захочешь, — объявил ей Джейми сразу, как только они оказались в кровати. — Они не помогут, моя сперма мощнее, чем все эти штуки, сделанные в лабораториях. В моей семье все мужчины такие. Женщины не могут от нас защититься… Мы — производители, так было всегда.
Сначала Сара решила, что он шутит. У Джейми был своеобразный юмор, и она никогда не слышала, чтобы этот человек смеялся. Догадаться, что он веселится, можно было по особенному блеску в его глазах. И только. Нужно было быть очень внимательной, чтобы уловить этот странный блеск… или очень влюбленной.
— То же самое происходит и с презервативами, — продолжал молодой человек. — Они ничему не помешают. Моя сперма их растворяет. Разрушает латекс. Я предпочитаю тебя сразу предупредить. По-честному. Если ты будешь заниматься со мной любовью, то обязательно забеременеешь, даже приняв любые меры предосторожности. В моей семье мужчины всегда были главными, это в нашей природе: так было задумано для выживания людского рода.
Сара собралась рассмеяться, но что-то в поведении Джейми ее остановило. Он верил в то, что говорил, как верят религиозные фанатики в доктрину, в которой не усомнятся и на смертном одре. Здесь была нерушимая уверенность, которая потрясла Сару с первой их встречи. Он не сомневался. Он знал, куда идет. Он никогда не отвлекался.
Эти три способности создавали напряжение, почти неизвестное на Земле.
Джейми не интересовали машины, как других ребят в его возрасте, он не строил из себя крутого парня, не скалил зубы, чтобы доказать всему миру, что он главный в стае, — нет… он был коварнее и страшнее. Разрушительная мощь, исходящая от его тела, наводила на мысль о невидимом поле брани. В двадцать пять лет у него был властный взгляд сорокалетнего мужчины. Он никогда не повышал голоса, даже в критические моменты, не позволял себе никаких угрожающих жестов. Все было под контролем. «Как японец», — думала иногда Сара.
— Мои братья и я наделали много детей, — продолжал Джейми. — Наш отец говорил, что Господь создал Морисеттов для воспроизводства людей на земле после холокоста. Прежде всего мы плодим мальчиков, это — знак.
— Уже много женщин забеременели от тебя? — забеспокоилась девушка, стараясь, чтобы в вопросе не проскользнула ироническая интонация.
— Я начал в двенадцать лет, — продолжил Джейми. — В настоящее время у меня должно быть двадцать — тридцать мальчишек, разбросанных по многим штатам. Время от времени я их навещаю, чтобы убедиться, что матери хорошо воспитывают сыновей. Позже они станут такими же производителями, главами кланов. Вот так. Надо было, чтобы я тебе это сказал. Я и дальше буду плодить детей, даже если мы будем жить вместе. У меня нет выбора, такова моя миссия. Мы должны защитить расу.
Сара не нашлась что возразить. Смеяться больше не хотелось. Она не могла придумать, как поступить. Жизнь, которую она вела до сих пор, не подготовила ее к подобной встрече. «Он надо мной смеется», — сказала она себе, пытаясь расслабиться, но на самом деле так не думала.
В сумраке мотеля она внимательно всматривалась в обнаженное тело Джейми. Он не был мускулистым, по крайней мере таким, как культуристы на подиуме в «Венис-Бич». Узкое, крепкое тело было сухим и нервным, и нельзя было заподозрить в нем силу, которую Джейми демонстрировал при необходимости. Бесчисленные белые следы от шрамов покрывали его руки и ноги. До тринадцати лет он жил в старице Луизианы, браконьерствовал. Охотился на запрещенные виды, в частности, на птиц, перья которых продавал разным жуликам, а те перепродавали их великим кутюрье. По заказу торговцев техасскими сапогами он охотился на крокодилов. Его семья занималась браконьерством ночами. Отец, дядья, братья являлись частью этой армии тьмы. Они жили на краю трясины в ужасающих условиях, ведя скрытую войну с отрядами лесничих за богатые природные ресурсы. Долгое время Сара полагала, что такие люди существуют только в книгах. Джейми доказал ей, что это не так. Все существующее во внешнем мире было ему незнакомо, точно знал он только трех последних президентов США. Никогда ни один член его клана не заплатил ни одного доллара налога. Никогда и никто среди них не фигурировал в избирательных списках, никогда ни один мужчина из Морисеттов не служил в армии. Официально они вообще не существовали. «Шайка привидений, — думала иногда Сара. — Мутанты, обосновавшиеся в ячейках рыболовных сетей».
Эти люди ее пугали.
— Мои предки произошли от французских каторжан, высланных королем, — объяснил ей Джейми. — В то время Луизиана была колонией, принадлежавшей Франции. Ее хотели заселить крепкими крестьянами, способными к работам на полях. Отправляли целые корабли, набитые проститутками, и чтобы их обрюхатить, выбирали самых хорошо сложенных каторжников, гнивших в тюрьмах Франции. Так и я появился на свет, от лучших королевских образцов Франции. У нас у всех такая лихорадка в крови, вот. И ничего против этого поделать нельзя.
Что тут возразишь?