— Затем, что буду прижигать. А это больно — не хватало еще, чтобы на твои вопли сбежались упыри.

— Матерь божья, — Руслан всхлипнул. — Если бы знал, что все так обернется — сбежал бы в Америку. Плевать на закон, плевать на наследство…

— И на семью тоже плевать? — взглянул на толстяка внизу вверх. — Сбежавший жених — это позор.

Щедрин скорчил недовольную физиономию.

— Не читай мне нотаций. Тебе терять, кроме чести, нечего — да и той с гулькин нос, вот и строишь из себя праведника.

— А разве не ты выпрашивал дуэль из-за троюродного дядюшки? Ради черт знает кого готов биться насмерть, а самых близких можно и подставить?

— Ну, знаешь ли — вурдалака на поединок я бы не вызвал. Да и остальных претендентов тоже.

— А… — хмыкнул от таких откровений. — То есть, нашел легкую мишень, а заодно и повод, чтобы от нее избавиться? Двух зайцев сразу, да?

— А разве я не прав? Возьми для примера Гессена. Стал бы он возиться со мной и таскать на горбу? Нет — прошел бы мимо, а то бы еще и добил. Поэтому он сильный. А ты — нет.

В груди всколыхнулась ярость, и луч «фонарика» сжался до тонкой лазерной иглы. Острие прошлось по укусам и порезу от меча и надежно запечатало опаленной коростой. Руслан не сразу почуял боль — сперва унюхал горелую плоть, и только потом вцепился зубами в рукав и зарычал во всю глотку. И мне было ни капельки его н жаль.

— Так-то лучше, — встал, пошатываясь, и хлопнул спутника по плечу. — Теперь нас хотя бы не выследят…

В ответ Щедрин вскинул руку и заорал еще громче. Резко обернувшись, увидел впереди вожака, что явно пришел закончить начатое. Здоровяк медленно двинулся к нам, шлепая окровавленными лапами по разрушенным стенам. Драка его не пугала, а жажда мести и свежей плоти пересилили осторожность.

Я тут же навел фонарь на лысую башку с оскаленной безгубой пастью, оторванным носом и белесыми зенками, однако колдовское топливо почти иссякло, и призрачное сияние ничуть не испугало чудище. Отступать тоже некуда — позади сплошной завал. В одиночку быть может и перелезу, но помещику тогда конец, а я потратил на него слишком много времени и сил, чтобы взять и бросить на половине пути.

— Придется драться, — бросил на колени соперника его меч и выхватил свой.

— Что, сидя?

— Колдуй хотя бы. Ты маг или где?

Я встал перед попутчиком и занес клинок над головой. В такой тесноте можно только рубануть или уколоть — причем, скорее всего, лишь один раз. Если не разнесу гнилую черепушку, ублюдок так приголубит когтями, что сам боженька не соберет. И вожак, похоже, чувствовал свое превосходство над загнанными в тупик искалеченными и обескровленными жертвами. И уверенной походкой (насколько позволяли кривые изломанные ноги) неумолимо надвигался на нас.

Я собрал остатки сил, прекрасно понимая, что удар станет последним — или для врага, или для меня. Стиснул зубы, унял, как мог, рвущееся на волю сердце, и до скрипа кожаной оплетки сжал рукоять. Когда же до цели оставались считанные шаги, раздался громкий скрежет, и вырванные из стен кирпичные плиты смяли вурдалака, будто стотонный пресс. Громко хрустнуло, чавкнуло, и в щель меж кирпичных блоков брызнула требуха, а подворотню наполнила омерзительная до удушья трупная вонь.

— Тьфу! — закрыл нос предплечьем и обернулся.

Щедрин в бессилье опустил руку, откинулся на спину и задышал, как загнанный пес, роняя крупные капли пота.