Еще в IX веке норманны были в Андалузии, высаживались на африканский берег, проходили через Италию, вынесли из этих походов необыкновенную военную опытность и под огнем и мечом не упустили из виду ничего, что было для них нового и полезного у других народов. Таким образом, они сделали значительные преобразования в военном деле, преобразования, которые стали основным положением для всех Средних веков и которые своей организацией с наступательной тактикой соответствовали феодальному строю; элементы для этих преобразований они большей частью заимствовали у восточных народов. На гобелене в Байё, изображающем картины завоевания Англии (1066), с первого взгляда заметно в вооружении влияние Востока, хотя дальнейшее развитие, нельзя не признать, совершается согласно своеобразным национальным верованиям. Там мы впервые находим рядом с древним пилумом острый шлем с характерным наносником, плотно облегающий панцирь, но в то же время замечаем, что нормандец, равно как и саксонец, удерживает употребление своего большого национального щита с длинным мечом.

В вооружении тяжелой пехоты, рядом с длинными крепкими копьями, встречаются, хотя и не в большом количестве, секиры, а из метательного оружия — праща, использующаяся только при вступлении в бой. В вооружении конного воина и пехотинца нет еще большой разницы, только длинный щит конного воина заостряется книзу. Копье управляется еще незащищенной рукой, и меч, по обычаю восточных народов, вынимается только тогда, когда уже прорвана неприятельская линия и каждый ищет себе противника, чтобы побороться один на один.

Могущественное влияние Востока на нормандское вооружение станет совершенно понятным, если вспомним между прочим, что Гарольд III провел целых десять лет (1033–1043) при византийском дворе в числе телохранителей в период непрестанных войн с сарацинами.

Конец IX века ознаменовывается началом Крестовых походов. Воинственный дух, потребность деятельности, старинная наклонность к приключениям — вот причины, почему нормандцы с увлечением ухватились за идею завоевания Святой земли и скоро склонили к тому же и французов. Продолжительные и ожесточенные войны с сельджуками и арабами послужили прекрасной школой для западных народов. Уже первые столкновения с врагом поставили в недоумение и удивление западную конницу, увидевшую в лице своего противника гораздо более многочисленную кавалерию, которая не только была в состоянии отразить самый жестокий натиск, но умела тотчас прийти в прежний порядок и сделать, в свою очередь, не менее значительное нападение.

Такая конница оказалась непобедимой. Лук был давно известен на Западе, но такого града стрел, пущенных кавалерией и пехотой, западные воины еще никогда на себе не испытывали. Кроме того, они увидели перед собой подвижную выносливую конницу, вооруженную всевозможным оружием — копьем, палицей, топором и луком, и пехотинцев, стрелявших из незнакомого оружия — самострела, ядра которого пробивали даже панцирь. В Англии и Брабанте были сделаны попытки вести войну по восточной системе, и был сформирован отряд из 1280 стрелков из лука. Европейцы переняли у далеко опередивших их в военном деле восточных народов и многое касающееся вооружения, например кривой меч, легкое копье — пеннон, усовершенствованный вид лука и самострела. Важнейшим же следствием столкновения с Востоком явился подъем рыцарского духа, вызванный необходимостью тесно держаться друг друга и примером рыцарского настроения между восточными народами. Рыцарство основано на уважении личного достоинства, и эта основная черта его коренится во всех древних немецких и нормандских традициях, сохранившихся до позднейших поколений.

На песчаных равнинах Палестины возникли между разноплеменными европейскими рыцарями турниры, которые происходили между целыми отрядами или отдельными личностями. Причина возникновения турниров лежит не в стремлении приобрести больший навык в умении управлять оружием, а в соперничестве собравшихся здесь различных национальных партий, из которых каждая хотела доказать свою военную опытность и превосходство над другими. Турнир, как показной бой, не имеет никакого романтического характера. Еще Тацит говорит, что германцы были большие любители примерных сражений, а Гитгард рассказывает о военных играх в войне Людовика Немецкого. Древнейшие военные игры представляют собой сражения между отдельными шайками, которые носили название buburt.

До XIV века нет никакого различия между боевым вооружением и вооружением на турнире. Но с начала XIV века начинается постоянное разделение форм. Различие же в вооружении и оружии придает турниру совершенно своеобразную окраску, она теряет свой серьезный первоначальный смысл и незаметно становится бессодержательной игрой, для которой были установлены известные правила и которая не имела никакой связи с военным делом. Лишенный всякого основания, турнир идет дорогой всех праздных забав. Вскоре обнаружилось стремление к наружному эффекту при возможно большей безопасности, и турнир становится наконец просто красивой комедией, несмотря на все усилия лучших людей того времени — Гастона де Фоа, Вильгельма IV Баварского, Максимилиана I, Альбрехта Ахилла Бранденбургского и др., которые пытались возвратить ему его прежнее серьезное значение.

В высшей степени интересны для нас Крестовые походы относительно способов ведения войны и находящегося от них в зависимости вооружения. Состав неприятельского войска преимущественно из легкой кавалерии и его своеобразная система битвы показали с самого начала необходимость полнейшего изменения тактики со стороны европейцев. И не только из этих причин, но и в силу неблагоприятных местных условий. Еще во время Первого крестового похода пехоте отведена была гораздо большая деятельность сравнительно с той, которую она до этого времени имела. Уже при Антиохии (1097) конные воины принуждены были спешиться и тем достигли необычайного успеха. Сто лет спустя тот же маневр с равным успехом повторил Ричард I, король английский, в 1192 г. при Йоппе. В его распределении войск по древним греческим правилам ясно обнаруживается общераспространенное в то время убеждение, что военное искусство со времени падения Римского государства стало на ложный путь и что следует возвратиться к тому времени, когда совершился этот поворот.

Чем сильнее чувствовало ленное сословие свое могущество, тем сильнее стремился каждый упрочить в нем свое личное значение и необходимость в себе. Такое преувеличенное стремление к самовозвышению было причиной безмерно тяжелого вооружения; каждый хотел быть не только героем, но и «совершенно неуязвимым», отсюда произошло то, что конные воины стали носить шлемы в виде горшка и другие доспехи, совершенно не соответствовавшие ни климатическим условиям Востока, ни военной тактике восточных народов. Конный воин был теперь совершенно защищен от неприятельских ударов, но зато его конь изнемогал под тяжестью и сам он был не в состоянии подняться с земли без посторонней помощи. Оружие, подобно доспехам, тоже увеличилось в весе; древко копья стало делаться толще, меч тяжелее; копье, прежде управлявшееся свободно поднятой рукой, теперь нужно было упирать в выемку наплечника, чтобы нанести удар. И направление это продолжается до XIII века. При таком вооружении сомкнутый строй был совершенно невозможен, напротив того, силы неизбежно рассеивались и сражение представляло собой не что иное, как множество самостоятельных турниров, где каждый сражался для себя. И вот тут-то всеми презираемая пехота и дала пример сильной сомкнутой тактики, несмотря на свое смешанное и недостаточное вооружение. Многие благоразумные полководцы пытались вывести феодалов из этого заблуждения или сделать его, по крайней мере, вредным. Уже в навербованном войске Фридриха II есть много мавров с Сицилии, которые вели сражение совершенно иным путем. Поход Генриха VII (1310–1313) был последним триумфальным походом тяжеловооруженной немецкой кавалерии; уже несколько лет спустя толпа швейцарских плохо вооруженных крестьян наголову разбивает габсбургское войско (при Мооргафеле в 1315 г.)[8].

Победа плохо вооруженной, но нравственно сильной пехоты разразилась громовым ударом над самоуверенной и гордой кавалерией Германии и Франции, заблуждение, продолжавшееся в течение столетий, было раскрыто, но за ударом не последовало еще правильного понимания случившегося; рыцарство не хотело отказаться от своего привилегированного способа служить отечеству на коне и только иногда случайно спешивалось, пытаясь восстановить свое прежнее величие. Но тщетно! В его тяжелом, невозможном для пешего вооружении рыцарство могло играть роль только неподвижной обороны, и битвы при Луапене в 1338 г., при Семпахе в 1336 г. и при Нефельсе в 1388 г. вполне доказали его несостоятельность.

Таким образом, полнейший переворот в военном деле произошел при содействии низших элементов народа. На рыцарство это имело деморализующее влияние, чему, кроме того, способствовала слабость правительственной власти. Не желая встать наряду с массой, рыцарство стало сражаться небольшими эскадронами, а так как такой способ требовал большой подвижности, то стали уменьшать доспехи. Прежде всего был уничтожен горшковидный шлем, а на его месте появляется бацинет; мешковидный панцирь заменяется более легким, который лучше облегает формы тела. Этим конный воин получает бо́льшую свободу действий и становится более полезным в битве, но процент конного войска все-таки значительно уменьшается, тогда как число пехоты прогрессивно возрастает. Самострел и лук встречаются теперь в большом количестве, а около 1330 г. в главных войсках появляются люди, умеющие действовать бомбардами, приводя в удивление и свое, и неприятельское войско.

Только благодаря знаменитой шахматной игре, прозванной игрой Карла Великого (из аббатства Сен-Дени) и теперь находящейся в Национальной французской библиотеке, можно составить представление об одежде, которую, вероятно, носили воины времен Карла Великого, так как несколько позднейшая Библия Карла Лысого (ок. 850) изображает сына Людовика Благочестивого среди стражи, костюм которой есть подражание римскому вооружению с добавлением особенного шлема в форме колокола, уже использовавшегося некоторыми военными людьми VIII века.

Пешки — в виде пехотинцев, одеты в длинное платье из материи, которое спускается на колени и имеет узкие рукава, доходящие до кисти руки. Грудь и плечи покрыты длинной мантией из железных блях, скрепленных в длину, на манер черепицы. Мантия эта имеет два боковых разреза для прохода рук. Головной доспех составляет цилиндро-конический шлем, который защищает щеки, оставляя лицо открытым; сверху он имеет выступ, спускающийся на нос, образуя наносник, защищающий лицо от поперечных ударов, подобно виотийскому шлему. Ноги защищены кожаными гетрами.

Оружие пехотинца состоит из меча средней величины, с широким при основании клинком, лезвия которого незаметно соединяются до острия. Рукоять имеет форму ромба с небольшим крестиком на вершине, трубка ее оканчивается круглой, более или менее овальной головкой.

Широкий миндалевидный щит, выпуклый извне, окаймлен обручем, вероятно металлическим; ремни щита перекрещиваются на внешней стороне, разделяя ее на четырехугольники, из которых каждый имеет в своем центре крупную шляпку гвоздя.

Фигура коня в этих шахматах представляет два различных типа.

На одном платье, по-видимому, из материи или кожи, спускающееся до колен и покрытое маленькими металлическими чешуйками. Не имея иного головного доспеха, кроме кожаного колпака, воин вооружен коротким мечом и щитом, напоминающим щит предыдущего пехотинца. Другой же имел платье, на котором прямоугольные железные бляхи прибиты одна на другую; этот доспех покрывает также часть руки от плеча до локтя и застегивается на бедрах, которые покрывает до колен. Головной доспех состоит из круглого колпака, с железной тульей, охраняющего череп. Круглый щит имеет два фута в диаметре. Довольно длинный меч (ок. 80 см) с массивной рукоятью имеет два лезвия. Ножны его покрыты кожаными перевязями. Стремена треугольные, а шпоры имеют форму рогов.

В это время воины носят кожаное платье, снабженное для прочности ремнями, с внешней стороны гвоздями и покрывавшее шею и голову, оставляя открытым только лицо.