Что-то щёлкает, раздаются гудки. Наверное, я взяла, а на том конце уже решили положить трубку и меня не слышали.
Я уже было иду в прихожую, но тут снова звонят – на втором гудке поднимаю трубку.
– Алло?
Тишина.
Жду секунду, прислушиваюсь к отсутствию хоть какого-либо звука: ни громкого дыхания, ни прерывистого сигнала, ничего.
– Марк? – И только когда я уже прошептала твоё имя, только услышав, что произнесла его вслух, я понимаю, что у меня за мысли в голове. Резко ставлю трубку на подставку, пячусь, пока не упираюсь спиной о край стула. Не ты это… идиотский колл-центр какой, или номером ошиблись, или ещё миллион объяснений. Нет, это не ты мне звонишь.
Глава 19
Кричат. Столько криков. Оглушительные вопли мужчин, пронзительные визги женщин. За два ряда от нас пассажир с трудом поднимается с места, рвёт на себя крышку багажного отсека. Зачем, хочется спросить. Какая разница? Мне бы заорать, но ни пошевелиться, ни рта открыть не могу. Невидимой силой меня пригвоздило к сиденью, да так, что и не вздохнуть.
По салону идёт дым. Колет глаза, чувствую его вкус во рту. Ещё несколько человек встают с мест, мимо пролетает чемодан, ударяется в подголовник соседнего кресла.
За окном всё смешалось – синее небо, что-то зелёное, что-то серое – взлётная полоса, земля.
Ещё мгновение. Ещё мгновение, и мы разобьёмся.
Судорожно открываю глаза, вдыхаю. В груди болит, во рту привкус дыма от того костра, что я разожгла в день твоей гибели. Каждый отчаянный стук сердца звучит в ушах, болезненно отдаваясь в макушке.
Моргаю в темноте. Сегодня на небе луна, её бледный серебристый свет освещает очертания мебели, отражаясь от гигантского телевизора в углу. Я, видимо, так на диване и уснула.
Кошмар не отпускает, только и думаю: как же тебе, наверное, было страшно, как одиноко. Сердце перестаёт колотиться только ещё через минуту. Где-то снаружи ухает сова. Вытягиваю руки, чувствую, шея затекла, глаза опухли, болят, вспоминаю, что плакала.
Вчера дождалась, пока Джейми уснёт. Он в конце концов украдкой вернулся домой – ужинать. В звенящей тишине мы на пару доели запеканку. Мы оба, мне кажется, расстроились, чувствовали себя виноватыми друг перед другом, но делали вид, что ничего такого и в помине нет. По крайней мере, я делала вид. На ночь прочитала сыну сказку, поцеловала, а потом пошла в гостиную, закрыла за собой дверь, чтобы Джейми не слышал. Без сил рухнула на диван и плакала, плакала, пока в душе ничего больше не осталось.
Сажусь, а отопление-то снова отключилось. В доме собачий холод. Вся дрожу, нужно движение. Сколько я здесь пролежала – не знаю, но похоже, несколько часов. Надо посмотреть, как там Джейми, а потом закутаюсь в наше одеяло, погреюсь. А ты мне расскажешь про тот вечер, когда мы познакомились. Помнишь, Марк? Новоселье, нас обоих тогда пригласили, причём мы оба знали одну только Стейси.
Нет, не осталась.
Джейми крепко спит, такой красивый в приглушённом свете ночника. На цыпочках иду по коридору в нашу спальню – и тут звонит телефон, как вой сирены пронизывая тишину ночи. Не знаю, сколько сейчас на часах, но точно поздно. Сильно за полночь, вот как поздно. В такое время не звонят.
Бегу по коридору второго этажа к задней лестнице и твоему кабинету. Я тебе говорила: пусть у тебя кабинет будет на первом этаже. Комнат-то хватает. А в этой я бы детскую устроила. Но тебе так нравилось, чтобы никто не беспокоил и можно было смотреть на домик, который ты для Джейми на дереве сделал, а у меня даже поспорить с тобой желания не нашлось, потому что стоило бы мне только снова заговорить о ребёнке, которого мы так отчаянно пытаемся завести, ты бы опять закатывал глаза с видом «ну вот, опять»…