Хватаю ключи от машины, открываю настежь боковую дверь и готова уже броситься скорее за шариком прямо в моих домашних тапочках. Небо над полями разлилось сиреневым и розоватым, и я бы поманила сына посмотреть, но у меня на пороге стоит Шелли, уже и руку подняла, чтобы постучать.

– Привет! А у тебя телефон выключен, – заявляет она с порога, заглядывая мне за спину и ища глазами Джейми.

– Я отключила, а то реклама замучила, – вру я.

– И мобильный тоже не работает, – прищуривается Шелли. В глазах не пляшут огоньки, нет ни следа задорной улыбки. Челюсти стиснуты, губы сжаты.

Пожимаю плечами.

– Ты вчера так быстро убежала, а мне просто хотелось убедиться, что…

– Всё нормально у меня. Просто… просто сегодня у Джейми день рождения…

Я недоговариваю, втискиваюсь в щель между дверью и косяком, чтобы ей не было видно ни кухни, ни торта, ни как мы пытаемся праздновать.

Часть меня хочет заорать на неё, чтобы уходила, закрыть дверь, надёжно запереть. Ещё часть – сказать ей, что я всё знаю, что пусть оставит попытки, я ей никогда Джейми не отдам. Никогда.

Но слова не приходят. Есть Шелли со страниц моего дневника, которую я боюсь, лёжа ночью без сна, которая подкладывает мне таблетки в горячий шоколад, а потом поёт колыбельные Джейми, которую я заблокировала в телефоне с твёрдой решимостью никогда с ней больше не разговаривать, но это отчего-то совсем не та женщина, которая стоит сейчас на пороге моего дома, женщина с белоснежными волосами, в голубоватом джемпере с V-образным вырезом и лицом человека простого, но энергичного, верного.

Передо мной – моя подруга, которая помогла мне справиться, когда я от горя ходила по краю, которая нас с Джейми выручала, когда больше выручить было некому. Не знаю, как бы я выжила, если бы с ней не подружилась. Эта Шелли меня спасла, и хлопать дверью ей в лицо мне совсем не хочется, хочется расплакаться и броситься ей в объятья.

За спиной скрипят о кафель ножки стульев. Можно и не оборачиваться: это Джейми улыбается до ушей, весь изнемогает от нетерпения – скорее бы Шелли показать свои подарки, с ней вместе сесть праздновать день рождения.

Поэтому, хотя у меня в ушах воют сирены, а в животе страх узлы вяжет, я не обращаю на это внимания, отхожу на шаг, давая Шелли зайти. И не только ради Джейми, не только ради того, чтобы услышать радостный топот его ножек по кафелю. Мне тоже важно, чтобы Шелли была с нами, с её энергетикой праздник получится настоящий. Зажжём свечи на торте, споём «С днём рожденья тебя», и будет всё как надо, весело, а не вот так вымученно.

– Мне только взять из багажника кое-что, – сообщаю я Шелли, пытаясь протиснуться сквозь неё.

Выражение лица у неё успокаивается, мышцы расслабляются. Она тонко улыбается.

– Давай я возьму. А то ты же босиком.

Берёт ключи из рук, круто разворачивается – я даже не успеваю её остановить.

Когда Шелли возвращается, её лицо кажется белым на фоне неба, как будто от него совершенно отлила кровь. За ней скачет шарик, словно ему не терпится, чтобы его наконец отпустили на волю, но у Шелли вид настолько рассеянный, что на мгновение мне кажется, будто она отпустит его, и полетит он вверх из её рук, растворится в светло-розовом закате.

А потом я замечаю и тень – и слышу скрип шагов по гравию. Шелли явилась не одна: на шаг от неё отстаёт Йен, хмурый, мрачный. На нём рубашка без галстука, чёрные джинсы. Видно, день не брился. За всё наше знакомство впервые что-то выбило его из колеи.

Отступаю, дрожа, назад.