Несколько недель спустя, когда дети уже легли спать, мы с Йоргом поехали в Пайн-Гроув-Форест, припарковались на небольшой стоянке рядом со знаками, предупреждающими о койотах. Мы подумывали о том, чтобы взять с собой налобные фонари, но решили оставить их. Затем отправились по грунтовой тропе.

Мы бежали бок о бок, когда тропинка была достаточно широкой, и по очереди – когда сужалась. Мы наткнулись лишь на несколько других собачников в свете летних сумерек. В том году лед и снег растаяли поздно, а дожди шли не прекращаясь, но в ту ночь земля была сухой, а небо – ясным. Йорг нашел работу архитектором в Центре для посетителей парламента Канады, поэтому мы поговорили о том, как мы будем вписывать пробежки в рабочий и семейный график. В какой-то момент мы потеряли тропинку, и пришлось бежать параллельно дороге, прежде чем снова найти тропу и продолжить путь в ту часть леса, где были аккуратные ряды высоких сосен, посаженных после того, как десятилетия назад там вырубили природный лес.

В лесу было тихо, если не считать звука наших быстрых шагов, почти сливающихся. Я представил, как мы приближаемся к финишу забега. Было еще светло, но сумерки быстро сгущались. Как только мы остановились, чтобы пройти последние несколько метров до машины, нас атаковали комары. Мы говорили об опасном сокращении численности насекомых, и все же трудно об этом печалиться, когда они кусают вас в лицо. Но, несмотря на кровопийц, наша новая дружба расцветала, подпитавшись временем, проведенным в лесу и у канала.

Две недели спустя приехал погостить мой брат Саша, и мы отправились на утреннюю пробежку по дороге, которая петляла вверх по каналу, вниз по Ридо и снова к дому. Мы вышли без четверти семь воскресным утром, но воздух уже был теплым от подступающего летнего зноя. Что бы ни происходило днем, в нашей жизни или в мире, было так приятно бежать вместе. Перед этим у моей дочери всю ночь болел живот и ее стошнило на диван в гостиной. Я привел ее в порядок и помог сменить пижаму. Она, вероятно, не сможет пойти в школу на следующий день.

Но это было заботой будущего. В тот миг я бежал, в тот миг я заворачивал за угол и наблюдал, как озеро Доу разворачивается передо мной. Я слушал, как Саша объяснял, что он стремился к темпу сто восемьдесят шагов в минуту, пытаясь расслабить плечи, найти правильный интервал сердечного ритма, когда тренировался для другой гонки на пересеченной местности. Саша всегда учится и совершенствуется, а я учусь у него. Я последовал его примеру, став бегуном, а теперь вслед за ним начал пить овсяное молоко, изучать веганство и пытался уменьшить свой углеродный след.

Никто из нас не тренировался так много и усердно, как хотелось бы. Саша пожаловался, что не бегал три недели из-за перегруженного графика поездок и работы. Я удивился, когда он сказал, что это станет его вторым организованным забегом за всю жизнь – предыдущим был Варшавский марафон, который он пробежал за восемь лет до того, и это отчасти вдохновило меня стать бегуном. Саша сказал, что ему не нужна внешняя мотивация. Он усердно бегал и постоянно тренировался без соревнований. Я же изначально использовал забеги, чтобы поставить себе цели и задать план, подталкивать себя, но по мере того, как я взрослел в качестве бегуна, тоже стал реже участвовать в соревнованиях.

В воскресенье в начале августа мы проехали полчаса до горнолыжного холма, чтобы начать забег на двадцать километров. Саша был в восторге, особенно от тропинок. Он все время говорил, что именно поэтому бегал – ради этих троп, ради великолепной природы, подобных дней. Я не мог не согласиться. В соревновании участвовало около двухсот человек, и наша стратегия состояла в том, чтобы стартовать среди последних и ускоряться по мере гонки. Стояло прохладное утро, и тропы были прекрасны. Часто они были недостаточно широки, и приходилось бежать гуськом. Тогда Саша сбавлял темп, оглядываясь каждые несколько минут, чтобы убедиться, что я не отстаю. Мы знали, что главное в трейлраннинге – наслаждаться спусками, летя вниз в духе британских бегунов. Спуски были на свободной скорости, и каким-то образом наши ноги приземлялись именно так, как надо. В какой-то момент мы спускались по массивному холму, который просто продолжал снижаться, по извилистой гравийной тропе, и я заставил себя замедлиться, чтобы не сломать лодыжку или не полететь вперед и не сломать запястье, но Саша прибавил скорость, мчась вниз по тропе. «Неплохо для того, кто не бегал три недели», – подумал я.

Мы все время либо спускались, либо поднимались. Было всего несколько минут, когда мы бежали по равнине, и это казалось восхитительно легким и простым. На последних километрах мы обгоняли все больше бегущих. Я был опьянен бегом, нейромедиаторы бурлили, мчались по мозгу, и я был в экстазе. Другие бегуны не были частью моей гонки – они проводили собственные соревнования.

Каждый мог выиграть тот забег, даже я, несмотря на относительно небрежный подход к тренировкам в последние месяцы. И когда примерно через пятнадцать великолепных минут мы закончили, я чувствовал себя так, словно победил. Я испытывал столько эмпатии и сопереживания к другим бегунам! «Кайф бегуна» перенес меня в буддийское осознание единства всего сущего.

И самое удивительное, что я чувствовал то же самое неделю спустя, даже после того, как скованность покинула мои икры и я смог встать со стула, не покряхтев. Мое тело болело, но мозг был укреплен гонкой. Я сблизился со своим братом, преодолел испытание, провел два великолепных часа на природе и наполнил свое тело и мозг анандамидом, BDNF и эндорфинами. Это было такое приятное чувство. Было ли оно слишком приятным? Был ли я зависим от бега? Вызывает ли бег привыкание, или это лекарство от зависимости? Я решил, что на эти вопросы нужно найти ответ.