Лайма зарычала, потом захлебнулась громким лаем и вдруг стала тихо поскуливать. Во дворе раздались голоса. Полина Яковлевна натягивала халат, щурясь от яркого света.

— Кто же это, на ночь глядя? — ворчала она, нащупывая босыми ногами тапочки.

В дверь забарабанили.

— Иду! Иду! — закричала она, выскакивая в сени. — Кто там?

— Полина Яковлевна, это я, Яша! — раздался знакомый голос.

— Яша! — обрадовалась женщина и стала трясущимися руками отодвигать запор.

Тяжелая дверь раскрылась, и в ее проеме появился Яша с большим свертком на руках.

— Проходи, сынок, проходи, — тараторила радостно мать.

Следом за зятем вошел его младший брат с маленькой Ромалой на руках. Дверь за ними закрылась. Полина Яковлевна, дрожа от холода, осталась стоять в недоумении: а где же Света?

Она вошла в избу. Яша вышел из Светиной комнаты с женскими туфлями в руках. Что-то в его облике насторожило женщину и даже напугало, но что именно, она не сразу смогла понять. Парень молча поставил обувь у двери и вернулся в комнату, из которой доносился веселый голосок Ромалы. Полина Яковлевна, прижимая замерзшие руки к груди, вошла за цыганом. Там горел только тусклый ночник, который давал мало света и отбрасывал уродливые тени. Яша стоял, склонившись над кроватью.

— Яша, а где Света? — недоуменно спросила мать.

Ромала посмотрела на бабушку и будто что-то поняла. Она подбежала к кровати и, протянув ручку, четко сказала:

— Мама.

У пожилой женщины по спине пошел озноб. Яша повернулся к ней и сделал шаг назад от кровати. И у бедной матери земля поплыла перед глазами, а ноги в коленях подломились. Руками она зажимала рот, чтобы не закричать от ужаса в голос. На постели лежало нечто. И оно меньше всего походило на ее ребенка. Если это и была женщина, то столетняя, изможденная старуха. Там покоилось бестелесное существо с облаком белых волос на голове. Веки были закрыты, и одеяло, казалось, не поднималось на костлявой груди от дыхания — таким слабым оно было.

Полина Яковлевна сделала шаг, ноги подломились, и она обязательно бы упала, если бы Яша не подхватил ее под руки и не выволок из комнаты, усадил на стул. Парень суетился, а ей казалось, что она умирает. В груди поднималась какая-то давящая тяжесть и медленно заполняла несчастную мать, пока не достигла горла. Теща смотрела на Яшу вылезшими из орбит глазами и открывала рот, из которого вырывался хрип. Она не сводила с зятя глаз и хрипела, пытаясь схватить открытым ртом больше воздуха, который, казалось, застревала где-то по пути, так и не достигая легких. Парень испугался не на шутку. Схватил стакан с водой и влил ее в женщину. Та глотала, вцепившись деревянными пальцами в руку зятя. Когда Яша отпустил ее, она моргнула и завыла, рухнув на пол. Парень смотрел на мать, потерявшую от горя рассудок. Он подхватил ее с пола, ставя на ноги, но стоять она не могла, и тогда он вытащил ее в сени. Там усадил тещу за стол, где громоздились чистые перевернутые вверх дном крынки, и та, уронив голову на руки, завыла, запричитала, зарыдала. Яша стоял рядом, повесив голову.

Она уже не ощущала холода, она вообще ничего не чувствовала, не видела и не слышала. Перед глазами стояла кровать с больной дочерью на ней. Мать не нуждалась в объяснениях — Света умирает. Догрызает ее непонятная болезнь, высушила молодое здоровое тело, обглодала душу, а кто в этом виноват?

Полина Яковлевна, прижимая холодные пальцы к лицу, раскачивалась из стороны в сторону. Горе — тяжелое, непосильное — ложилось на плечи матери, опустошая ее до дна души. Тут Яша заботливо укрыл женщину пледом, и она подняла глаза.

Он! Он виноват во всем! Он, злыдень! Это он заморочил голову ее кровиночке, загубил жизнь ее молодую. Сам-то, поди, ждет — не дождется, когда Света умрет. Возьмет и охмурит еще какую-нибудь дурочку. Запудрил мозги бедной девочке, лишил мать единственного счастья. Чтоб ему пусто было! Света умирает, но и он жить не будет! Убить его мало! Убить! Убить! Горячая волна поднялась к голове женщины, ненавистью налились глаза, и тут она бросилась с кулаками на Яшу. Не ожидая ничего подобного, парень еле устоял на ногах. А Полина Яковлевна с охватившим все ее существо отчаяньем, настоянном на злобе, хлестала его, давясь слезами. Цыган не отбивался, просто уворачивался от ударов обезумевшей от горя тещи, а та била всё слабее и слабее по широкой груди. Наконец, она ударила в последний раз и навалилась на парня. Тот обнял ее за плечи, и женщина, уткнувшись лицом в его рубаху, зарыдала…