В добавок, из-за несогласованности в расписании давно сработавшиеся команды перемешались, и Рене каждый раз оперировала с кем-то другим. Но чаще, конечно, с Дюссо. И это было невыносимо. Казалось, он каждой клеточкой, каждым атомом стремился подменить собой Ланга. Да, возможно, в Рене говорила предвзятость. Но с каждой шуткой или пошлым намёком, с грубостью, хамством и, на её взгляд, вопиющей неаккуратностью, хотелось плюнуть в лицо Жану Дюссо, назвать предателем и вышвырнуть прочь из кабинета главы отделения, где этот гад обжился в первую очередь. Но, к сожалению, приходилось терпеть. С какой-то брезгливостью Рене смотрела, как он стоял на месте Энтони, слушала его речи, терпела прикосновения… Но хотя главный хирург не позволял себе лишнего, она всё равно дёргалась всякий раз, стоило им оказаться наедине. И брошенные в её сторону взгляды говорили – не зря.

Шрам теперь вообще взрывался неистовой болью настолько часто, что постепенно жжение в нём стало чем-то обыденным. Рене устала ловить свои руки, когда те тянулись к лицу, и просто старалась не снимать маску.

Впрочем, с таким количеством операций, которые повлекли за собой зимние оттепели вперемежку с морозами, это было несложно. С каждым днём экстренных пациентов становилось всё больше. А ещё студенты, младшие резиденты, плановые манипуляции, положенные программой исследования и целые Канадские Скалистые горы бумажной работы, которую отказывался делать сам доктор Дюссо. Рене понимала, что не справляется. Да в общем-то, и не должна, но хотелось сохранить хотя бы иллюзию отделения к возвращению Энтони.

Так что к концу декабря, единственное, что пока успевала Рене, – иногда выбираться в больничное кафе для короткой встречи с непоколебимо ехидной Роузи. Правда, был то обед или ужин, а может, вообще ранний завтрак – оставалось загадкой, однако подруга старалась держать в курсе дня и числа.

– Дюффо ивдеваетфя нат тобой, – пробормотала однажды медсестра с набитым чипсами ртом. – Ты посмотви на себя. Сково догонифь Франкенфтейна по фрамам, бледнофти и финякам.

– Если я не буду делать всю эту работу, то от отделения ничего не останется, – устало откликнулась Рене, пока мешала отсутствующий в кофе сахар. – Случись что, у нас антибиотиков не хватит даже на два дня.

– А остальные?

– Остальные будто не видят, что происходит. Злорадствуют друг над другом и радуются безнаказанности. Дюссо не требует с них отчетов, не проверяет пациентов. Я даже операции делаю вместо него, пока он мучает остальных совершенно бесполезными нравоучениями. Он хочет получить кресло Энтони…

– И делает всё, чтобы к его возвращению отпал каждый винтик, – мрачно продолжила догадавшаяся Роузи. – Одна ошибка любого из ваших врачей, и нашу нечисть снова посадят в клетку. Только теперь уже надолго. Чёрт побери, никогда не думала, что это скажу, но… Если так будет и дальше, то лучше бы Ланг вернулся к нам уже завтра!

Она замолчала, а Рене продолжила размешивать остывший кофе. Похрустев чипсами, Роузи вздохнула.

– Ты похудела.

– Я просто влюбилась.

– И откровенно устала.

– А это уже безысходность. Я вижу, как под ногами рушится почва, но ничего не могу сделать.

– Иди к нему, – неожиданно сказала Роузи. – Иди к нему и просто поговори. О чём угодно. О погоде, об улитках, о том, сколько литров крови он выпил из своих ассистентов и куда дел тела. Тебе сгодится любой предлог, иначе ты не дотянешь до его возвращения. Требуй, чтобы он пришел. Пусть хотя бы просто постоит рядом. Фюрст обещал поговорить с судьёй, чтобы Ланга отпустили на слушания. Только вот ты не дотянешь до конца декабря.

– Но мои смены…

– Уж как-нибудь прикроем тебя на пару часов! – подруга выразительно подняла бровь, воинственно блеснув линзами больших очков, и возразить на это Рене было нечего.

Два долгих дня она терзалась сомнениями, но в итоге снова оказалась на улице Ги у порога уродливого кирпичного здания. Руки оттягивала жестяная коробка с печеньем, вспотевшую шею колол толстый шарф, но, отряхнув снежную крошку, Рене прошла внутрь переполненного холла. Она остановилась около стойки и огляделась.

По вечернему времени в полиции было удивительно людно, а близившиеся праздники вносили дополнительную суматоху. До Рождества оставалось чуть меньше недели.

– Дерьмово выглядишь, – протянул знакомый шкафообразный сержант по имени Пьер.