Книги

Хюррем, наложница из Московии

22
18
20
22
24
26
28
30

Что такое счастье?

Хюррем потеряла свое счастье в ту ночь, когда ее украли. В тот день, когда она складывала на пепелище родного дома в сумку с приданым оставшиеся вещи. Она потеряла свое счастье, когда поклялась, что ее больше никогда на свете никто не покинет и не забудет. И в ту ночь, когда решила стереть и забыть свое имя и свое прошлое. Она прекрасная жена султана Сулеймана по имени Хюррем. Теперь ее имя не сходило с языков правителей Европы. И теперь пришла ее очередь стать сильной матерью будущего османского падишаха. Так что же тогда такое счастье? Сила и власть! Сильных никогда не забывают. В каком-то смысле быть сильной означало быть бессмертной. Миллионы женщин на земле были счастливыми, и что? Кто о них помнил? Никто! Все они ушли, и о них позабыли. Хюррем никто не забудет, хотя жизнь ее не была счастливой. Нельзя никого жалеть. Если ты кого-то пожалеешь, то тебя не пожалеет никто.

Почему-то сейчас ее не отпускало странное предчувствие. Султан Сулейман объявил, что выступает в поход на Иран. Она заметила странный блеск его глаз и все время думала о нем. Теперь он отправил во дворец в Эдирне Селима, а заместителем на престоле оставил Баязида. Что бы это значило? Разве она не этого добивалась? Разве не хотел ей Сулейман сказать этим: «Твои шехзаде нас не предали, трон принадлежит им по праву»? Хюррем с изумлением поняла, что ее сердце не билось так радостно даже в день свадьбы. На этот раз падишах решил выступить в поход с шехзаде Джихангиром. А Мустафе был отправлен приказ присоединиться со своими людьми к войску повелителя в дороге. Хюррем чувствовала, что сейчас что-то случится, что-то произойдет.

За ночь до отъезда Сулейман внезапно тихо спросил Хюррем: «Если бы ты была на моем месте, что бы ты делала?»

Она видела, что муж за это время постарел на тысячу лет. Она подозревала, какие бури бушуют в душе падишаха. Но она все никак не могла понять, что же его так терзает. То, что государство в опасности? Или раны, которые он нанес своей совести из-за наказания, которое нужно было назначить? Или то, что собственный сын его предал? Первые две причины были достаточно просты для решения. Но как быть с жизнью собственного сына? Вот это причиняло Сулейману невыносимую боль. Она понимала, о чем спрашивает падишах, но предпочла сделать вид, что ни о чем не догадывается.

– Простите, повелитель. Кем могла бы стать ваша покорная раба?

– Я хочу спросить, что бы ты делала на моем месте.

– Но, повелитель, разве может быть какой-то другой Сулейман, кроме вас?

Хюррем надеялась перевести вопрос в шутку и повеселить падишаха, но ей не удалось. Она не была уверена даже, что он ее слышал.

– Что бы ты делала, если бы Мустафа Хан был твоим сыном?

– Но разве шехзаде не наш общий сын, что вы так о нем говорите? – в ее голосе нельзя было не услышать обиды. – Хоть мы и не вынашивали Мустафу Хана, но считаем его нашим собственным сыном. Он ничем не отличается от рожденных нами детей.

Падишах помнил, как Хюррем протянула ему кинжал и предложила убить себя. И теперь он слышал глубокое разочарование в ее голосе. Нет, она не врала. Мустафа был для Хюррем, как ее родной сын, несмотря на все то, что ей сделала Гюльбахар. А ведь Хюррем ни разу не повела себя с ней грубо. Не уронила перед ней достоинства. Для своих шехзаде она ничего не просила. Не просила она ничего и для себя.

Падишах покачал головой. «Я знаю, моя красавица, – сказал он. – Решение, которое мы примем, очень трудное. Нам нужно надежное плечо, нужна совесть надежного человека, который разделит с нами эту ношу».

Хюррем втайне обрадовалась.

– Что за решение, повелитель? Какое решение? – тихо спросила она.

– Решение о наказании, Хюррем. Наказании за предательство. Если бы ты была Сулейманом, что бы ты тогда решила? Какое наказание присудила бы сыну-изменнику?

Сулейман с трудом, отрывисто, произносил слова. Было видно, какую боль он испытывает.

Хюррем сделала вид, что она ничего не замечает, и спросила: «Как можно, говоря о сыне, говорить о наказании? Эти слова очень плохо сочетаются, повелитель. Одновременно говорить и о сыне, и о наказании невозможно». Хюррем никогда еще не говорила так искренне: «Неужели… вы хотите казнить Мустафу Хана?»

– Если бы ты была Сулейманом, неужели ты оставила бы измену безнаказанной?

– Я бы не поверила в измену.