– Вы говорите о том времени, когда вы, будучи раненым, лежали в лазарете, господин фон Клипштайн?

– Конечно, фройляйн Бройер.

– Тогда я очень благодарна вам за эту похвалу.

Под ее строгим взглядом он опустил глаза, и Китти с удивлением обнаружила, что теперь настал его черед краснеть.

Мари разговаривала с доктором Грайнером о врачебном кабинете, который до него арендовал доктор Штромбергер. Он находился в центре города, и к тому же – лучше не придумаешь – его предшественник оставил ему все инструменты и все оборудование, а также трех своих сотрудников.

– У него с утра до вечера полно пациентов, – с завистью произнес доктор Грайнер. – Но гонорары за лечение ой как кусаются. У него могут болеть и поправляться только те, кому это позволяет кошелек.

Ханна – в черном платье и белом кружевном фартуке – убрала со стола тарелки из-под супа. В лифте своего череда уже ждал рождественский карп в масле с гарниром из овощей и картофеля в мундире.

«Как мило Ханна выглядит в этом платье, – подумала Китти. – Такая взрослая. И всегда немного грустная. Если бы не эта глупая история с русским военнопленным… Очень жаль ее, но она могла бы мне позировать. Да, хорошая идея…»

– Мне все равно, – услышала она слова Гертруды Бройер, как бы прочитавшей ее мысли. – По мне, так они могли бы и выдать его. И заточить в башню. И пусть бы сидел там на хлебе и воде!

Ей начали яростно возражать. Особенно Клиппи, которого ее слова прямо-таки возмутили.

– Монарха нельзя судить по обычным законам, госпожа Бройер. Даже если он заблуждался, Вильгельм Второй есть и остается германским кайзером, и я испытываю огромное облегчение от того, что голландцы не выдают его союзникам.

Это вызвало бурную реакцию, поскольку Алисия считала, что установившаяся республика долго не продержится. Это мнение разделял и Клиппи. Повсюду собирались так называемые демократы, создавались разные объединения и партии, так что можно было совершенно потеряться во множестве различных союзов. Они вырастали, как грибы после дождя: коммунисты, спартаковцы, социалисты…

– Как будто нашей бедной стране и так не хватает страданий, – сказал он. – Пришлось отдать весь торговый флот. Все колонии потеряны. Как подняться, если у нас нет даже надежного правительства? Сильной личности, человека, который поведет нас в будущее…

До сих пор Элизабет говорила мало – теперь и она решительно вступила в разговор:

– Нашей стране не нужен флот, и ей не нужны колонии. – Она воинственно посмотрела на фон Клипштайна. – Нашей стране необходимо справедливое распределение товаров и благ.

«О боже, – подумала Китти. – Она говорит, как социалистка. Этому она научилась у господина Винклера, в которого давно втрескалась. Надо радоваться, что она хотя бы отказалась от безумной идеи зарабатывать на жизнь, работая учительницей».

А волны вздымались все выше и выше: суждения Лизы вызвали смятение в умах. Особенно бурно возражали мама и Клиппи, тетя Гертруда тоже считала, что Элизабет говорит очень сомнительные вещи, а дядя Габриэль придерживался мнения, что императора надо вернуть, иначе все «полетит в тартарары». Только Мари и преподобный отец Лейтвин встали на сторону Лизы, считая, что республике надо дать шанс – ну вот в Америке же это работает.

– Мы хотим жить в мире, дорогие мои. – Наконец Алисия не выдержала: этот спор уже казался чересчур бурным. – Прошу вас – все же Рождество!

– Рождество или не Рождество, – разгорячилась Гертруда, – а в Америке у индейцев демо…

Вдруг она закашлялась и не смогла произнести больше ни слова. Схватившись за горло, она захрипела, словно стала задыхаться.