С утра из ближайшей деревни пришли мрачные крестьяне, полюбовались на нашу стоянку, кое-как разместили дракона с корзиной на телеге, запряженной парой волов, и проводили нас до земляной, но очень ровной и широкой дороги, пояснив: «тута все прямо и прямо, пока ноги не сотрутся, ну, а там и море недалече».

Стирание ног, впрочем, не состоялось, так как вскоре мы догнали очень неспешно тянущийся обоз с рисом и иными плодами таосаньского земледелия, и после ожесточенной, но почти безрезультатной торговли Ева договорилась, что всего за шесть золотых с носа нас доставят до это самого «моря», где как раз останавливаются грузовые суденышки, возящие товары от Пхенга до Камито. Если мы, конечно, будем в случае чего помогать разбойников гонять, которые на дороге-то пошаливают. Проверив остатки золота на почте, Ева уведомила нас, что режим строжайшей экономии прекращается и начинается режим тотального нищенствования, и будем молиться, чтобы нам хватило на билеты до Камито, потому что иначе нам придется продать Гуса с Лукасем. Да шутка это, шутка, Лукась! Хорошо, да, неуместная и несмешная, хватит дуться!

Дорожные шалуны не изъявляли никакого желания разжиться рисом и неприятностями, поэтому длинное путешествие оказалось мирным и незапоминающимся. Прикупив у возниц лепешек, наполнив фляги в ручье и обменяв часть бананов на весьма неплохие апельсины, мы не то, чтобы голодали, хотя эта странная диета и вызывала многочисленные нарекания Лукася во время привалов. При средней скорости волов четыре километра в час, Хохен шел вровень с обозом, покрываясь все новыми слоями пыли и грязи.

— Интересно, — сказала Ева, сидящая рядом со мной на повозке, свесив ноги, — к чему приведет этот «возврат» его души? Судя по всему, скотина он был первостатейная, да еще и могущественная. Как бы нас вся Таосань потом хором не прокляла.

— Тебя бы это остановило? — спросил я.

— Нет, — ответила Ева, даже не задумываясь. — Игра на то и игра, что о последствиях пусть сценаристы думают.

— Может, — сказал я, — он перевоспитался, за тысячи лет заключения-то?

— Ага, и поэтому настоятель так орал, когда до него дотронулся. Узрел все великолепие его перевоспитанности. Надеюсь, он просто умрет, типа, соберет свою расхристанную душу и, наконец, спокойно отправится в загробный мир. Таосань и так история та еще досталась, тут только спятившего владыки-палача не хватало.

— Акимыч уверен, что Хохен раскается и станет хорошим персонажем, — сказал я.

— Акимыч — добряк, он всех по себе судит.

Я взглянул на дорогу, где Акимыч как раз показывал Гусу знаменитую танцующую походку воздушных фехтовальщиков, которая в его исполнении не вызывала особого восторга перед этим классом.

— А ты знаешь, как он в реальности выглядит? — спросила Ева.

— Кто, Хохен?

— Да при чем тут Хохен! Акимыч. Я, когда на его странице фотки посмотрела, прямо в шоке была. Ты знаешь, кто такой Марлон Брандо?

— Нет. Певец какой-то?

— Почти угадал. Неважно. Дефолтный тип мужчины. И чтобы мужик с такой рожей и фигурой взялся играть такой курнопястой козявкой…

— Тут многие внешность изменяют.

— Не в ту сторону изменяют.

Я еще раз посмотрел на Акимыча.

— Мне кажется, ему все равно, как он выглядит. Он вообще о себе очень мало думает.