Отец Артема курил у школьных ворот.
Рядом с ним, как ручной динозавр, хищно светил фарами гелендваген.
Увидев их, он махнул им рукой и, открыв водительскую дверь, скрылся за тонированным стеклом.
Гуськом, бросая тревожные взгляды на багажник, их троица аккуратно уселась на заднее сиденье.
В машине было темно, как будто на улице стояли глухие сумерки.
Пахло роскошью. Оказывается, чтобы услышать, как пахнет роскошь, надо не так уж много: кожаный салон (дорогого автомобиля), табак (от сигареты пятиминутной давности) и дорогой парфюм (очень дорогой). Герою романа «Парфюмер» даже не надо было снимать ни с кого скальпы и вымачивать в огромных мензурках. Рецепт был на поверхности. Впрочем, снимались ли скальпы с конкурентов ради покупки такой машины, история умалчивает. А добровольно узнавать об этом не хотелось.
Машина тронулась плавно и абсолютно бесшумно.
– Ну что, мужики, рассказывайте, – доверительно обратился отец Артема. – Кем хотите работать? – гробовая тишина.
Два улыбающихся глаза смотрели на них через зеркало заднего вида.
– Ну че все дружно замолчали? Признавайтесь.
– Ну там… Игры делать, – проблеял зажатый посередине одноклассник. Женя согласно кивнул.
Плох тот школьник, кто не хотел стать разработчиком компьютерных игр. Другие профессии в том возрасте мало интересуют.
Отец Артема иронично хмыкнул.
– А я поваром, – ответил тот, что сидел у окна.
Теперь уже хмыкнули Женя с первым одноклассником.
Почему-то рабочие профессии в детстве воспринимаются как ругательства. Точнее, не почему-то, а по вполне ясной причине – благодаря родительским угрозам вырасти дворником, поваром или сантехником.
– Зря ржете, парни, – отрезал смех отец Артема. – Ваш товарищ дело говорит. Надо идти в промышленность или производство. Играть в игрушки люди перестанут. Придумают что-нибудь новое. Компьютеры все устареют уже лет через 20. Какие-нибудь очки сделают, что их надеваешь и – хоба! Как в сон попал. И будут ваши компьютеры просто металлоломом. Вместе с газетами и пивными бутылками в пункт приема потащите. А вот жрать и срать, – выдержал он многозначительную паузу, – люди будут всегда. Небо если на землю упадет – все равно будут. И ничего в этом стыдного и плохого нет. Что бы там Пушкин ни говорил. А вам, кстати, не рассказывали, – он заговорщицки повернулся к ним на светофоре, – что Пушкин тот еще ебарь был? Нет? То-то же. Стихами пичкают вас там и все. А чтобы рассказать, что он в первую очередь живой человек был – это мы не хотим. А потом возмущаются, почему дети поэзию не любят.
Все заднее сиденье послушно внимало лекции.
– Я Артему и говорю – главное, чтобы был стержень, – для наглядности он продемонстрировал сжатые в кулак волосатые пальцы. Почему-то Жене вспомнилось, что размер кулака примерно равен размеру сердца его обладателя. Это означало, что сердце у отца Артема было огромное и, наверное, доброе. Обручальному кольцу явно было тесновато на его мясистом безымянном пальце. – А главное, парни, надо работать. И дохера работать, парни. Мне говорили: получишь образование, так тебя с руками оторвут. И че думаете? Ну получил. Не оторвали. Сука, за рукав даже никто не дернул, – хохотнул он, выпустив в окно строю дыма. – Руки так же из плеч и растут целые. Потому что мы все сами по себе.
Машина остановилась у кинотеатра.