Дед, стукнув несколько раз по раскладной табуретке, чистил яйцо. Почему-то Женя только сейчас заметил, как он постарел. Раньше это мешал заметить голос – вот он нисколько не изменился. В остальном же это был самый настоящий старик.
В конце оставили у изголовья памятника искусственные цветы, похожие на большие ярко-желтые подсолнухи. Почему-то искусственные цветы были гораздо ярче обычных – это сразу бросалось в глаза, когда Женя, сидя на заднем сиденье дедушкиного вольво, рассматривал сменяющиеся в окне машины памятники. Серыми холмами они росли из земли, и яркие головки искусственных цветов контрастно на них выделялись, будто были нарисованы детской гуашью.
Женя взял в руки календарь со словами. А вот и первое слово.
Hopeful [{}həʊpfʊl] – обнадеживающий, надеющийся.
Ага, весьма многообещающе. Особенно транскрипция. Что это еще за «ʊ». Женя размашисто переписал слово в словарь.
Дедушкин вольво остановился на светофоре.
По радио играла Adele. Голос красивый. Загуглил – толстуха. И почему, имея столько денег, так трудно держать себя в форме?
– Кто же так транскрипции пишет, – усмехнулся дед. У него была дальнозоркость, и он держал словарь чуть ли не на вытянутых руках. – Русскими буквами. А вроде за границу мечтаешь перебраться.
Женя промолчал.
– Одно – это совсем несерьезно, – продолжил дед. – Давай по три. Три слова каждый день. И с человеческими транскрипциями. Которые уже знаешь – не считаются.
«Боюсь, что считаться будут все», – хмуро подумал Женя. Предыдущие слова забывались молниеносно, как будто он их и не учил.
Это было последнее, что он помнит. Оглушающий лязг капота серебристого рендж ровера, протаранившего и смявшего, как игрушечный, их старый вольво – он уже не помнил. Рассказали в больнице.
Но оно, наверное, и к лучшему – в конце концов, услышать фразу «пассажир и водитель вольво доставлены в больницу… пострадавшая от многочисленных травм скончалась…» по телевизору было не так больно, как увидеть это вживую. В конце концов, лежа в больничной палате, можно попробовать себя убедить, что ведущий новостей ошибся. Он же не упомянул фамилию. Или упомянул? Или это был и не телевизор, а разговоры врачей? Хотя нет, он отчетливо слышал дикторскую интонацию.
В любом случае, даже если и так, фамилия не такая уж и редкая. Сколько таких в городе? Человек 10 однофамильцев точно найдется. Конечно, так и есть – просто совпадение. Другая фамилия. Другой вольво. Другой рендж ровер.
В палате было тихо и даже как-то умиротворяюще. Если бы не больничный запах и яркий свет, бьющий прямо в глаза, то ее можно было бы даже с натяжкой назвать комфортной.
Персонал был обходителен – первое лицо, которое он более-менее запомнил, принадлежало молодому парню. Его долговязая фигура с рыжеватой бородой несколько раз помаячила мимо него. Халат ему совсем не шел – на его худом теле он висел, как на гардеробной вешалке. Он деловито, слегка нервно ходил по палате и что-то говорил своей коллеге – слов Женя не помнит. Зато его коллегу он запомнил хорошо – симпатичную брюнетку, тоже в халате. А вот ей он очень даже шел. Она что-то писала в большом журнале, похожем на школьный. Перевернув страницу, она заложила волосы за ухо и бросила на Женю беглый взгляд. На ее пальце было обручальное кольцо. На мгновение Женя даже расстроился. Впрочем, какая разница? Есть у нее кольцо или нет. Было глупо тешить себя мыслью, что у них что-то когда-то могло выйти. Нет, он слышал истории, когда врачи влюблялись в своих пациентов. Но это не тот случай. Даже у кота в зооклинике есть все шансы влюбить в себя ветеринара. Но не у него. Он– нескладный школьник, да еще и в таком неприглядном виде. На койке, в синяках и беспомощный. Она бы никогда на него даже не посмотрела. Оставалось тайком смотреть на нее из-под полузакрытых век, надеясь, что она не увидит направление его взгляда.
Гроб аккуратно опускали в вырытую землю. Женя проводил его взглядом и посмотрел на Сашу – с ней они так и не съехались. Почему – он сказать не мог, наверное, до сих пор чувствовал себя виноватым. Ведь если бы не он, никто бы из присутствующих сейчас здесь не находился.
После смерти мамы у него были странные ощущения – все мамины подружки наперебой гладили его по голове и просили не плакать, при этом рыдали сами. А он и не плакал – он был в какой-то растерянности. В состоянии фрустрации он сидел на диване, как за партой, нога к ноге. У мальчика шок – шептались они, желали поправляться дедушке, оставляли подарки и уходили.
Было непривычно видеть их старый состав в прихожей, только в этот раз трезвый и не ржущий.
Когда входная дверь захлопывалась, у Жени оставалось ощущение, что он выиграл олимпиаду или какой-то важный конкурс – после ухода маминых подруг он оставался в окружении коробок конфет, компьютерных игр и подарочных карт.