Жене захотелось закричать, чтобы его услышали все – и Саша, которая, наверное, уже прошла целый квартал, и Макс, серое пальто которого уже скрывалось за воротами, и люди из окрестных домов.
Женя сжал кулаки и набрал в легкие воздуха…
ГЛАВА 27
Hopeful [хоупфул] – обнадеживающий, надеющийся
Женя не любил похороны – вернее, их вряд ли вообще кто-то любит, за исключением, наверное, похоронных агентств и магазинов ритуальных услуг.
Он не знал, куда деть глаза, руки и эмоции. Последних, к слову, у него и не было – на похоронах он чувствовал себя лишним. Далеким и оттого равнодушным родственником, приглашенным для массовки и вертящим головой в ожидании приглашения на поминальный обед. Среди рыдающих женщин и слезящихся мужчин он чувствовал себя неловко, будто стыдясь того, что у него не получается скорбеть вместе с ними.
Он, может, был бы и рад, но его организму было виднее: нужные нейроны и рецепторы не срабатывали, мелатонин и эндорфин не выделялся – и как следствие, Женя стоял с каменным лицом, которое лишь с натяжкой можно было назвать скорбным. Пытаясь искусственно себя разжалобить, он даже пару раз прокрутил в голове пару грустных песен из фильмов, да все без толку. Саундтрек к происходящему не подходил, режиссер кричал: «Не верю».
После похорон бабушки они несколько раз ездили на ее могилу, но мама всегда говорила о том, что в земле лежит всего-навсего тело, а душа давно уже не здесь, не в земле. Дедушка цыкал и крестился, но все же слушал ее.
Он отчетливо помнит одну из таких поездок: их с мамой утро началось со скандала. «Что-то не нравится – иди жить к отцу», – безапелляционно отрезала мама.
Женя знал, что мама может привести любой спор к удобному для нее знаменателю. Женщины спорят по своим правилам. Приводить аргументы и контраргументы им скучно, да и кажется делом совсем необязательным. Они с легкостью выйдут за рамки спора, если чувствуют, что несут потери и начинают попадать в тупик. Нехватку доказательной базы легко заменят эмоциями.
Спорить с женщиной – это как играть в шахматы с пятилетним ребенком, который во что бы то ни стало хочет тебя обыграть. Пока твой конь шагает на С4, ее ладья уже сходила слоном, а пешка – ферзем.
– Блять, а при чем тут отец? – рассвирепел Женя.
– А при том! Ты весь в него, – крикнула мать.
Женя уже не мог сдерживать себя. Это монотонное, как японская пытка водой, сравнение с отцом наконец ему полностью осточертело. Подвергаемый пыткам наконец сломался и готов был заговорить.
– Да? – Женя, чуть сбавив тон, начал с полушепота. – А как ты думаешь, почему отец ушел? Да потому, что ты перестала быть ему интересной. Как женщина и как личность. Я его прекрасно понимаю. И знаешь, даже нисколько не злюсь.
Мама несколько секунд стояла в оцепенении – в ее полуоткрытом рту остановилась созревающая мгновение назад гневная тирада. Развернувшись, она быстрыми шагами направилась к себе в комнату. Хлопнула дверь.
Женя услышал приглушенные всхлипывания.
Идти в комнату он не торопился. В нем играло какое-то чувство злорадной победы – он убедился, что его слова могут ранить. Впрочем, слушать всхлипывания ему было неприятно и неловко. Встав, он закрыл дверь в свою комнату и лег на диван. Пролежав с минуту, он не выдержал и подошел к двери в мамину комнату. Сквозь матовое дверное стекло он видел ее силуэт, лежащий на диване. Вроде успокоилась. Подержав с полминуты руку на дверной ручке, он вернулся к себе.
На кладбище у бабушки они с девяти утра красили оградку, вскапывали сорняки и мыли памятник. Даже на обед прерывались. Мама рассказала деду об утреннем скандале. Раньше Женя всячески бы пытался ее останавливать – но не сейчас. А что он ему сделает? Опять заставит учить английский?
Дед окончательно помешался на своем английском. Он даже потратил полпенсии на английские пособия. Даже купил какой-то календарь. «Слово дня», или как-то так. Ему, видите ли, было недостаточно, чтобы Женя это слово просто выучил. Он хотел, чтобы каждое слово было переписано в тетрадь. И что самое ужасное, вместе с транскрипцией.