— Отдельного морозильника у него не было?
— Вы все еще не сдаетесь? Я знаю, к чему вы клоните, но, может, он использовал для замораживания тел другой холодильник.
— Может быть.
— Итак, все сходится, — убежденно сказал Холлинс. — Конечно, он смутно помнит подробности совершенных им преступлений, но доктор, который лечил его в психиатрической больнице, говорит, что он и в самом деле страдает забывчивостью. С момента своего побега он, естественно, не получал никакого лечения, и его состояние резко ухудшилось. Разумеется, это человек с неустойчивой психикой. Но у нас достаточно доказательств, чтобы возложить на него ответственность за убийства в Шарлоттсвиле плюс вчерашнее убийство.
Мэттьюз молчал. Последние четыре дня контрразведывательный отдел Бюро пытался установить связь между Маликом и ЦРУ, а также найти прямые доказательства, изобличающие его как убийцу, но все эти усилия оказались тщетными. Если ФБР заявит, что в руках у Холлинса не тот маньяк-убийца, который разыскивается, подкрепив свои сомнения лишь косвенными свидетельствами и подозрениями, никто не пожелает даже их выслушать; у них будет плачевный вид людей, преследующих свои узкие своекорыстные интересы, завидующих успеху местных блюстителей закона.
В сущности, все, что у них есть, это один свидетель, который видел, как Малик вышел из бара в Нью-Джерси с девушкой, найденной позднее убитой. Не располагая более убедительными доказательствами, Бюро не может поставить свою репутацию на карту, как не может, без достаточных оснований, бросить тень на ЦРУ, ибо рукопашная схватка с Управлением вполне может нанести ущерб в первую очередь им самим.
Несколько мгновений Мэттьюз обдумывал, не рассказать ли Холлинсу о Малике, но увидел предостерегающие письмена на стене. Они держат в руках убийцу. Средства массовой информации уже проглотили эту наживку, а почему бы и нет? Все было разложено для них по полочкам. Холлинс прав, уверяя, что может посадить убийцу на электрический стул, и располагает для этого всем необходимым. Отныне убийства прекратятся. Люди, к своему удовольствию, смогут спокойно выходить по вечерам на улицу. Бюро и местные полицейские перестанут ощущать оказываемое на них давление. Все дела можно будет закрыть. Одного убийства, совершенного Шиффлетом, достаточно, чтобы казнить его или до конца жизни упрятать в психиатрическую лечебницу. И ко всему еще Малик мертв.
— Ну что ж, мне остается только поздравить вас, шериф. Если Бюро сможет оказать вам какую-то помощь, сообщите нам об этом.
— Благодарю вас. Но думаю, что мы справимся сами.
Прежде чем тронуться со стоянки, Мэттьюз долго сидел в своей машине. Он был всего в тридцати минутах езды от своего дома в Ричмонде. В тридцати минутах езды от своей жены и трехлетней дочурки, которую он не видел почти неделю. Все закончилось. Неважно как, но закончилось.
Глава 41
— Все это собачья чушь, и вы это знаете, — сказала Хаузер, едва вошла в кабинет главного редактора. В руке у нее была копия сообщения Ассошиэйтед Пресс о поимке «Трупосоставителя».
— Мы уже говорили на эту тему, Джули, — сказал Питер Дэвидсон. — Представь мне какой-нибудь хорошо обоснованный материал, и я открою тебе зеленый свет; пока же я, к сожалению, ничего не могу сделать.
— У меня есть основания задать кое-какие вопросы, которые могут побудить Конгресс возбудить расследование.
— У тебя нет достаточных доказательств твоей версии происшедшего. Что я должен, по-твоему, сделать? Не хватало еще, чтобы против газеты возбудили судебный иск, который может погубить ее репутацию. Конечно, ЦРУ и все правое крыло только обрадовались бы, но сомневаюсь, чтобы обрадовался и наш издатель.
— А что если связать все это с историей об изготовлении фальшивых денег? Я могла бы подать материал под таким углом.
— Как? Секретная служба полиции объявила, что все напечатанные деньги возвращены; в их сообщении даже не упоминается о Джоне Малике. Ну, пожалуйста, Джули. Прислушайся к мнению старого волка, которому нередко случалось и проигрывать. Эту битву мы проиграли. Твои шансы раздобыть необходимые доказательства практически равны нулю. А заподозрив, что ты угрожаешь их интересам, они заклеймят тебя как честолюбивую, одержимую интриганку, которая стремится любой ценой получить премию Пулитцера. Ради самой себя, оставь это дело.
— Именно так вы поступили бы на моем месте?
— Да. Некоторое время меня мучила бы совесть, но я как-нибудь справился бы с этим. И кто знает, может, в будущем они сделают какой-нибудь крупный промах, и ты сможешь с ними поквитаться. Но пока я хочу, чтобы ты перестала заниматься этой темой и вернулась к своей работе.
— Мне понадобится отдых, чтобы прийти в себя, — сказала Хаузер.