Спаситель делает вдох. Смотрит на рыжие волосы, бороду, на брови, похожие на ветки со спелой облепихой. И бьёт.
Кость черепа лопается, расплющивая лобную долю мозга крупным осколком.
Влажные тела, охваченные любовью, скатываются с дубового стола и улетают в пустоту.
— Я люблю тебя!
— И я тебя…
Если закончится кислород — сознание сможет протянуть семь минут, до полного выключения.
Розовый свет приятным теплом ласкает кожу спасителя. Влажный воздух пахнет зеленью. Принюхавшись, можно ощутить нотки озона, словно пару минут назад молния разорвала воздух и пробежалась по металлическим столам. Капли пота быстро выступили на гладком лбу, отражая потолок, увешанный парой дюжиной ламп.
Скрип колёсиков оборвался когда тележка остановилась возле стола с табличкой «5».
— Твои золотые волосы — знак, посланный мне «волной», — говорит спаситель, перекладывая тело, без рук и без ног, на стол. — Для тебя я хранил особые зёрна.
Резко обернувшись, спаситель кинул злой взгляд на дверь. Прищурившись, крикнул:
— Да, сестрички, особый! И вам их не отнять!
Ему никто не ответил. Лишь шуршание тонких пластиковых трубок, раскинувшихся паутиной на потолке, разбавляет тишину в помещении. Он возвращает взгляд на тело, и с неподдельной нервозностью, добавляет: — Нужно торопиться, но вначале…
Заиграла музыка.
Подогнав стул по высоте, спаситель уселся рядом с телом. Разложил инструменты. Приготовил необходимые жидкости. Нарвал тряпок; оставшимся куском вытер пот с лица и спрятал в карман. Тело обросло трубками, необходимых для поддержания жизни. Кровь и еда теперь циркулируют в шмате мяса и костей.
Волнение нарастало. Пульс спасителя можно было почувствовать всего лишь встав рядом, даже не поднося пальцы к его шее.
Облизывая языком губы, он выставил кулак над голым телом и медленно разжал пальцы. Среди содранных мозолей на ладони покоились семена пшеницы — богатство в умелых руках, и пыль в неумелых.
— Тридцать пять штук. Тридцать пять золотых колосьев вырастут, созреют и дадут одну тысячу семьсот пятьдесят новых зёрен. Тридцать пять надрезов я должен буду сделать на твоей, медленно разлагающейся коже.
Разметив на спине точки, он притронулся к холодной стали. Увидев своё отражение на скальпеле, его разум переместился в детство, где однажды он испортил коровью кожу дрожащей рукой. Пётр Михайлович — его беззубый дед — увидев оплошность нелюбимого внука, взорвался как вулкан, заливая испуганное лицо слюнями и бранными слова. Затем обернул руку восьмилетнего мальчика лисьей шкурой и начал бить по ней палкой. Больно, но зато без синяков. Под вечер дед заставил внука, собственноручно, заколоть козу, освежевать и приготовить шкуру к сушке.
Под крики Мика Джаггера, медицинский скальпель резал кожу, как полиэтиленовую упаковку долгожданного подарка. Капли крови затекали под мышки, скатывались по коже, обвисшей между ребер, и успели набрать маленькую лужицу на пояснице, скрыв кудрявый пучок волос.
Спустя час можно было предположить, что это тело заключённого после расстрела. Его ставят лицом к стене. Палач заряжает тридцать пять золотых пуль в магазин, примыкает его к автомату и передёргивает затвор. Превращение кожи в решето с идеально ровными отверстиями произойдёт через: