— Мучения — твоя судьба! — говорит мужской голос. — Боль — дорога. Я помогу тебе закончить путь, ведущий тебя в никуда. Разум обретёт свободу, а тело еще послужит этому бренному миру. Ну, давай же, открой глаза. — изуродованная ладонь, без мизинца, шлёпает по бледным щекам, цепляя рыжую бороду.
Кетаминовый сон, подкреплённый барбитуратом, медленно отпускал. Очень медленно.
Тяжёлые веки разлиплись. Туман перед глазами превратил картинку в мутное пятно, переливающееся радугой. Давление внутри головы было настолько высоким, что со стороны могло показаться — еще чуть-чуть и глаза вывалятся, а из ушей полезет мозг, как мясо из ручной мясорубки.
Ледяная вода больше не кажется куском льда, сковывающим тело. Жизнь больше не реальность. Жизнь — набор иллюзий, сопровождающих тебя после зачатия. Ты снова беспомощный и голый новорожденный. Крутишь головой, пытаясь найти тёплую сиську, но видишь лишь стены, устланные белой плиткой, от которой холод ощущается за километр. В дальнем углу видишь шкафчики, с углов которых облезла зелёная краска, обнажив блестящий металл. И там, в глухой тени, кто-то шевелиться. Человеческая фигура. Облокотившись о стену и скрестив на груди руки, она произносит:
— Тебе больше не понадобятся руки и ноги.
Мутное сознание возвращает взгляд в точку пробуждения. Картинка стала чуть чётче. Он лежит в ванной, по полечи вводе. На шее тугая удавка. Пропитанная водой, она извивается змеёй за спину и цепляется за поручень на стене.
Вода спокойная и прозрачная, как пустота. Увидев свои конечности, цвета свечного парафина, мужчина первым делом попробовал ими пошевелить. Всё тщетно, он ничего не чувствует, даже ремни, стягивающие кожу до крови на плечах и бёдрах будто бы не существуют.
Мысли пульсируют в голове; волнами бьются о черепную коробку и, отразившись, возвращаются обратно — в точку отсчёта. Затем новый импульс. Волна разбивается о шершавую кость, — и ничего не происходит. Напоминает похмелье: в голове словно выгрызли дыру, в которую всё улетает. Единственное что ты помнишь — вкус прошлого вечера, двигающий тебя в сторону туалета, или дома, или к краю обрыва.
Кисловатый привкус кетамина может двигать только твои посиневшие губы. Страх уходит, приглашая безумие.
— М-м-м-м-м….
Гремя металлическими шкафчиками, из тени выплыл мужчина с овальным худым лицом и блестящими глазами. Свет струится по голому торсу, подчёркивая бугристые руки и спину. Он присаживается на колено возле ванны, обложенной всё той же белой плиткой, кладёт руки на бортик и наслаждается шевелением губ.
— М-м-м-м-м….
— Что ты там мычишь? — ладонь погружается в воду. — Холодная. Не бойся. Я тебя освобожу. Спасу от мучений, и спасусь сам.
Верёвка падает на пол, покрытый линолеумом. Спаситель запускает руки в воду, подхватывает тело и начинает вставать. Раздувшиеся вены напоминают червей, вылезших на мокрый асфальт после дождя. Они шевелятся, ползут по рукам, устремляются к шее.
Он прижимает к себе тельце, словно младенца. Смотрит на него и не может налюбоваться. Конечности у него окоченели, торчат сухими ветками, и никакой ветер их никогда не согнёт. Вода стекает на пол, на штаны, на резиновые сапоги.
Спаситель гордо идёт к двери. За ней в коридоре ждёт гостя кровать — стальной стол на резиновых колёсиках размером с шайбу. Мокрое тело ложится на холодный металл. Спаситель наклоняется к уху, выглядывающему из копны рыжих волос, и шепчет:
— Не бойся умирать. Никогда. Ни сегодня, ни завтра, ни в следующей жизни. Сейчас я вернусь.
Он возвращается к шкафчикам. На липкое от пота тело надевает серую майку и коричневый фартук из кожи.
Вернувшись, берётся за резиновые ручки тележки и отправляется в конец коридора, где тускло и одиноко.
Мелькает свет. Мелькает счастливое лицо спасителя.