- Мам, мне пора идти. Джейсон только что приехал, и мне еще нужно успеть переделать сотню дел до обеда. Люблю тебя, и скажи папе, что люблю его тоже, но если вы приедете сюда до благотворительного бала, я отправлю вас обратно. У меня все под контролем.
Мама вздыхает, возвращает мои заверения в любви и, пообещав позвонить завтра, кладет трубку.
Услышав хруст гравия под сапогами, я кладу телефон в задний карман джинсов и с улыбкой на лице оборачиваюсь, чтобы поприветствовать Джейсона.
- Тебе не нужно было превышать скоростной режим, добираясь сюда. Я сказала, что это не…
Слова замирают на губах, в животе что-то ухает, проваливаясь вниз вместе с улыбкой. Слезы наполняют глаза, прежде чем я успеваю их остановить, и весь воздух со свистом покидает мое тело. Мне нужно напомнить себе, как дышать, и напрячь колени, прежде чем ноги подведут меня, и я грохнусь на землю.
- Привет, Кэм.
Голос, который я не слышала почти пять лет, доносится, словно из глубины длинного темного туннеля, потому что мое сердце бьется так сильно, что его грохот отдается в ушах. Это тот же хрипловатый низкий голос, что я слышу у себя в голове посреди ночи, независимо от того хочу этого или нет. Я провела двадцать лет, желая всегда слышать этот успокаивающий голос, и исходит он от человека, с которым я мечтала провести всю свою жизнь. Его голос, словно музыка для моих ушей, и я хочу попросить произнести еще что-нибудь просто для того, чтобы убедиться – он действительно здесь, на расстоянии вытянутой руки.
Пусть у нас с Джейсоном и было соглашение никогда не упоминать Эверетта, но время от времени ему удавалось давать мне знать, что его старший брат, по крайней мере, еще жив. Что было особенно актуально, так как Эверетт первым добровольно отправлялся в самые опасные точки мира.
Было трудно поверить словам Джейсона, но теперь Эверетт находился прямо передо мной, живой и невредимый, его грудная клетка поднималась и опадала при каждом вдохе-выдохе, а голубые глаза смотрели прямо в мои.
Я не могу отвести взгляд от Эверетта, стоящего всего в паре футов от меня с засунутыми в передние карманы узких джинсов ладонями. На его ногах рабочие ботинки, а длинные рукава серой рубашки-хенли подвернуты до локтей. Темно-каштановые волосы Эверетта подстрижены как и прежде – коротко по бокам и чуть длиннее сверху. Взъерошенные темные пряди заставляют меня захотеть протянуть руку и провести по ним пальцами, приглаживая. Эти волосы – единственное сходство с тем Эвереттом, которого я когда-то знала. Он всегда был горячим парнем, но проведенные в странах третьего мира годы чудесным образом сказались на его телосложении, судя по накачанным мышцам предплечий, которые я вижу, и по тому, как плотно тонкий трикотаж обтягивает его торс.
Прежде Эверетт предпочитал быть чисто выбритым, и, проведя много времени в обществе Эйдена, который имел те же предпочтения, я думала, что меня привлекают мужчины с гладким лицом. Но считала я так ровно до той минуты, как увидела ухоженную аккуратно подстриженную бородку, усы и бакенбарды, соединяющиеся между собой наподобие эспаньолки на лице Эверетта.
Эта мысль осушает слезы на глазах, и все эмоции, что я чувствую, увидев Эверетта впервые за столько лет, исчезают в мгновение ока.
Как он посмел просто появиться здесь после того как не удосужился написать мне хоть словечко за пять лет?! Как он посмел превратиться из одного из самых важных людей в моей жизни в того, кто бросил меня и никогда не оглядывался назад?! В того, кто даже не потрудился связаться со мной, когда умер наш общий друг?!
Мне хочется сократить разделяющее нас расстояние и броситься в объятия Эверетта, чтобы ощутить тепло его тела и почувствовать стук сердца напротив моей груди, заверяющие, что он, правда, настоящий, но я сопротивляюсь этому желанию, и выпаливаю:
- Какого хрена ты тут делаешь?
Губы Эверетта дергаются, словно он старается не улыбнуться, и то, что он находит данную ситуацию смешной, злит меня еще больше. Он не имеет права появиться тут словно ниоткуда и думать, что мы просто начнем с того места, где закончили.
- Мне тоже приятно тебя видеть, Кэм. У тебя соломинка в волосах, – произносит он тихим голосом.
Уголки его губ приподнимаются в полуулыбке, когда он говорит то же, что и всегда, когда мы были моложе. От этого мои внутренности превращаются в сладкую кашицу, что в свою очередь порождает желание врезать по чему-нибудь кулаком. Например, по его глупому сексуальному лицу.
Я ненавижу, что все внутри меня трепещет при упоминании Эвереттом моего прозвища, и отказываюсь показывать, что он имеет на меня хоть какое-то влияние. Поэтому еще крепче сжимаю колени, когда Эверетт делает несколько шагов вперед и останавливается так близко, что я могу ощутить легкий аромат его лесного одеколона.