— Если непреднамеренным считать жестокое изнасилование и убийство двух женщин древнейшей профессии, то вы можете спать спокойно, — иронично заметила она, — только сие вряд ли поможет, ибо приход вашего супруга в гостиницу в указанное им время не подтверждается дежурившим в тот вечер портье. Он утверждает, что господин Цукисима заявился в половине четвёртого ночи с полупустой бутылкой дорогого вина и одарил сотрудника гостиницы весьма щедрыми чаевыми.
— Так это же было не в позапрошлый вечер! — воскликнул Цуки с фальшивым облегчением, — а раньше, причём по обеим статьям: не позавчера, а третьего дня, и не в половине третьего ночи, а около двенадцати. Один из коллег в Адмиралтействе отмечал помолвку младшей дочери. Грех не выпить по такому прекрасному поводу.
— Тогда ты и вообще безгрешен, тебе любой повод сгодится! — вмешалась госпожа Цукисима, — кто бы сомневался.
— Не получится, — прищурилась чародейка, — портье дежурят через день, так что в тот вечер на вахте сидел не он.
— Значит, портье просто-напросто перепутал время. Кстати, этот кудлатый парень сам не чужд общества бутылки, с пьяных глаз и не такое показаться может. Не знаю, кто там в полтретьего ночи в гостиницу заявился! Я хоть под присягой, хоть перед главой клана заявляю, был в гостинице с вечера, никуда не отлучался, и, естественно, никаких проституток не насиловал, а уж тем более, не убивал. Вот уж кому-кому, а тебе, малыш Вилли, стыдно подозревать и обвинять меня в подобных ужасах.
— На месте преступления видели высокого мужчину с густыми бровями, вашего роста и возраста, — Рика решила взять на себя часть тяжёлой душевной ноши коррехидора, — улики указывают, что убийца связан с морским делом, а орудием убийства мог стать офицерский кортик.
— Ито! — воскликнула жена, — такого позора наш клан ещё не знал! Боги, бессмертные боги, мой муж — убийца! Много я ожидала от тебя, но такое…, боюсь, ситуацию может спасти только меч!
— Я готов, — Цукисима опустил голову, — преданный другом, оболганный неизвестными мне свидетелями, с супругой, которая вместо веры в меня и моральной поддержки предлагает ритуальное самоубийство, дабы смыть пятно позора со своего клана. Что мне ещё остаётся?!
— Сейчас не время помышлять о смерти, — вмешался Вилохэд, — расследование ещё не завершено. Даю тебе последний шанс, сделать официальное заявление о месте пребывания в запрашиваемое время. Будем считать, что предыдущих попыток обмана и введения следствия в заблуждение просто не было. Мне кажется, что ты желаешь скрыть некие нелицеприятные подробности своего пребывания в столице, но обвинения, выдвигаемые против тебя настолько серьёзны, что любые проступки меркнут по сравнению с ними. Подумай хорошенько, прежде чем ответить.
— Мне и думать нечего, — поспешил возразить Цуки, бросив насторожённый взгляд в сторону супруги, — я был здесь. Не знаю, какие сказки рассказывает сотрудник гостиницы, только мне добавить нечего.
Вил встал, подошёл к окну, поглядел на возвышающуюся на холме громаду Кленового замка и подумал о том, как тяжко ему будет докладывать его величеству о виновности Цукисимы, который, как на зло, ведёт себя так, словно и правда был той ночью на складе номер восемнадцать. Словно именно он совершил всё то, о чём им поведала болеглот: развлёкся убийством, собрал вещи и все улики, после чего удалился в гостиницу, залив по дороге переполняющую его радость бутылочкой красного вина, остатки которого достались портье. Чувства кричали, что быть маньяком, кортиком и когтями полосующим бедных женщин, Цуки быть не может. Но разум и логика спокойно возражали, приводя не разбиваемые доводы о времени совершения преступления, морских узлах, кортике, бессовестном вранье самого фигуранта, показаниях портье и ещё множестве совпадений, которые четвёртый сын Дубового клана просто не мог сбросить со счетов. Ещё малодушно подумалось, что было бы хорошо, если бы королевский паж не перебрал наркотиков, и им не пришлось бы посещать разные злачные места столицы, и они никогда не пересеклись бы с однокурсником братьев. Вил потёр болезненно ноющие виски, отвернулся от окна и проговорил:
— Господин Цукисима Ито, именем Кленовой короны повелеваю вам оставаться в этом номере под домашним арестом вплоть до окончания следствия. Вы обвиняетесь в убийстве двух гражданок Артании, имена и фамилии коих на данный момент не установлены. Вам запрещено покидать пределы гостиничного номера. Любое оружие, если таковое имеется при вас, сдайте мне, — Ито Цукисима, казалось, враз постаревший и как-то сникший, молча передал Вилу пистолет, — а кортик? — спросил коррехидор.
— Его при мне его нет, — тихо проговорил он.
Коррехидор кивнул, потом устало добавил:
— И ещё, Ито, оставь мысль о самоубийстве. Позор ты подобным поступком не сможешь, зато он прекрасно подтвердит твою виновность. Пока ты — только подозреваемый, и следствие незакончено. Надеюсь, ты одумаешься и изменишь показания.
Жена Цукисимы сидела, крепко сжав губы, и с немым осуждением взирала на подавленного супруга.
— Госпожа Цукисима, — обратился к ней Вил, она взглянула на него снизу вверх, и в её взгляде не было ни капли приязни. Рика вдруг заметила, что жена Цуки явно гораздо старше, чем показалось на первый взгляд. Она, несомненно, хорошо следит за собой, но возраст читался в складках у губ и явственных морщинках, лучиками разбегающимся от больших карих глаз, — ваш долг поддерживать мужа в тяжёлую минуту, ответственность за любые попытки уйти от ответственности, путём побега либо ухода из жизни, будет возложена на вас. Я предупреждаю вас именем Кленовой короны. Надеюсь, старшей дочери клана нет необходимости объяснять, что это значит?
Женщина кивнула.
Вилохэд попрощался и потянул чародейку к выходу.
— Что-то у меня сегодня нет настроения быть на людях, — коррехидор потёр висок, где усиливалась тупая боль, — мы и так слишком много работали в выходной день, так что я прошу прощения за то, что моё приглашение останется нереализованным. Обещаю исправиться в следующий раз.