В узком семейном кругу, самый младший из Гуляевых – Никита (домашние его называли Никитос) любил подшучивать над собой, цитируя классика:

У старинушки три сына:

Старший умный был детина,

Средний сын и так и сяк,

Младший вовсе был дурак.

Никитос кокетничал – дураком он себя не считал. Напротив. Анализируя накоротке структуру российского общества, Никитос причислял свою персону к тонкой люксовой прослойке – intellectual elite, креативный класс.

– Мы еще сделаем программное заявление – дайте срок! – трепался на домашней кухне новоявленный хипстер, уплетая вареники.

– Ты поосторожнее с выражениями – морщился отец, невольно вспоминая лагерную житуху. – Сперва выучись, профессию освой, прежде чем митинговать. Не век же на отцовой шее сидеть.

В 2000-ые в Технограде пооткрывалась масса коммерческих вузов, куда валом валил народ, главное – плати монету. Никитос и рад бы рвануть в какую-нибудь «академию туризма», да только денег на обучение младшего сына у Гуляевых не было. Хочешь учиться – поступай на бюджет, в госвуз. Поэтому Никитосу пришлось штурмовать местный пединститут, куда он пролез со второй попытки, на географический факультет. Впрочем, через три года Никитос без сожаления бросил учёбу. Ему осточертела атмосфера беспросветной скуки, которая пожирала Никитоса, едва он переступал порог института. Особенно были невыносимы лекции, когда мозг автоматом переходил в спящий режим под убаюкивающий гундёж преподавателя, а чугунная голова бессильно падала на тетрадь, чтобы забыться вечным сном.

Иногда, в минуты вдохновения, Никитос баловался стишками, поглядывая с задней парты на смазливых однокурсниц:

Вот стихи о тебе, вот ноты,

Говорят, очарованный странник

Раздобыл их в долине рассветов.

Где бурлят золотистые воды,

Омывая слезой изумрудной

Прах когда-то сгоревшей планеты.

Однажды в кафе, на студенческом «корпоративе» по случаю Нового года, Никитос прочёл свои стихи самой красивой девушке в группе – Юлие. И после этого, признался ей в любви, трогательно поцеловав ручку. И всё бы ничего, да только готовясь к сердечной исповеди, Никитос здорово перепил, щедро подливая себе коньячок, отчего «оголенные нервы поэта» стали воспринимать действительность в розовом цвете.

– Дорогая сядем рядом, поглядим в глаза другу другу…– декламировал Никитос есенинские строчки, нежно обнимая любимую за осиную талию. Культурная девочка Юля, напуганная страстным напором, пыталась урезонить воздыхателя, чьи шаловливые ручонки полезли ей под юбку. Но юный поэт не сдавался, целуя лебедушке прелестную шейку.

Всю малину испортил однокашник Рыжков («Рыжий»), который тоже страдал по красотке Юлие, и почуяв неладное, сунулся в душевный разговор двух сердец. Взбешённый Никитос тут же вызвал соперника на дуэль, театрально бросив в него грязной салфеткой, исполнившей роль белой лайковой перчатки. Рыжий смело откликнулся на вызов, стараясь казаться в глазах Юлии этаким Печориным, готовым тотчас же драться хоть на пистолетах, хоть на шпагах. А опасность, риск смерти…он презирает их, он смеется над ними!