— Насчет этого будьте спокойны, у нас народ дисциплинированный. Сами не липните.
На луга приехали, когда солнце начало крепко припекать. В белесой синеве неба по-мирному пели жаворонки. Приказав никому не уходить от машин, Ордынцев подозвал к себе прикомандированных к батарее саперов.
— Проверьте, нет ли здесь мин, да побыстрее.
— Эх, красота-то какая! — восхищенно сказал один из солдат. — Когда воюешь, не замечаешь ее.
Женщины стояли группой в стороне. Одеты они были бедно, вид усталый. «Может, голодны?» — подумал, глядя на них, Ордынцев. Решил пригласить к обеду. Вскоре вернулись саперы, доложили, что местность не заминирована.
— Ну что ж — начнем, — сказал старшина, снимая фуражку.
Он подставил ветру свое обожженное солнцем, в редких оспинах лицо и жадно вдыхал крепкий, давно забытый луговой аромат.
Солдаты быстро обживаются на новом месте. Уже через полчаса в тени развесистой березы задымила полевая кухня, а неподалеку от нее, словно грибы после теплого дождя, поднялись палатки. Их забросали ветками. Пока оборудовали временный артиллерийский парк, сержант Решетов с двумя бойцами разметил участки для косьбы. С шутками и смехом расчеты тянули жребий — кому на каком участке косить. «Как дети, — думал про себя Ордынцев, снимая гимнастерку. — И про войну забыли. А ведь деньков через десять — снова в бой».
Сероглазая подошла к старшине.
— Осокой стали зарастать луга, — грустно сказала она, показывая рукой вокруг. — А какие до войны здесь были сенокосы! Не счесть, сколько стогов ставили.
Старшина кивнул.
— Да, наделал делов фашист. Ну ничего, наладитесь. Председатель-то жив?
— Повесили. И председателя сельсовета тоже. Сейчас Домну Адамович выбрали. Женщина хозяйственная. А там, глядишь, мужики возвернутся. В партизанах большинство было, сейчас в армии. Говорят, пожилых будут отпускать по домам. Не слыхали?
— Нет, — ответил Ордынцев. — Но все возможно. Сейчас молодых солдат много. А вы — здешняя?
— Тут и родилась. Мужа схоронила в прошлом году. Партизанил.
— Дети есть?
— Дочка. Дома сейчас осталась с бабкой. А вы издалека?
— Уральский я, из-под Челябинска. В шахте работал.
— Жинка, небось, ждет?
Ордынцев вздохнул: