— Менять надо. Все БУ — бывшие в употреблении. Разве что на ветошь годится. Так что, Дуся, здорово не старайтесь, добела не достираетесь.

— Все сделаем как надо. Мыло есть?

— Как же, есть, — засуетился Ордынцев.

Он достал с десяток кусков, но она протестующе замахала руками:

— Этим мылом можно всю дивизию обстирать, давайте половину.

— Ладно, половину — вам за работу, ребятишек обиходить. Не обеднеем.

Она пошла к подругам. Ордынцеву показалось, что походка у нее изменилась, появилась какая-то особая осанка и косынка по-иному сидела на голове. «Ишь ты… Ну, дела…»

Вечером, после отбоя, Евдокия снова пришла к нему. Ордынцев при свете аккумуляторной лампочки копался в своем хозяйстве.

— Разрешите? — спросила она, поднимая полог палатки.

— Заходите. Ну как, напарились с нашим бельем?

— Что вы, после косьбы вроде как отдых. Завтра будет готово.

— Спасибо. Вот тут кое-какой порядок решил навести.

— Долго еще будете у нас? Может, бельишко, перечинить успеем? — заговорила она, садясь на патронный ящик. От ее вымытых волос пахло свежестью.

— Не знаю, Дуся, мы люди служивые, как прикажут. Но долго, думаю, нас тут не задержат.

— Это верно, на фронте время горячее, гонят фашистов. Ну, что успеем, то и сделаем для вас. Вы бы ниток нам дали, у нас нет. Из старого холста выдергиваем.

— Можно. Вон, в коробке, Дуся, возьмите.

Она потянулась к полке и коснулась грудью плеча Ордынцева.

Егор почувствовал, как в лицо ему ударила кровь, протянул было к ней руку, но она резко отклонилась в сторону, погрозила пальцем.

— Не балуйте, старшина. Прощевайте.

— Да сидите, гостюйте, — пробовал удержать ее.