– Вот как? Да-да, я припоминаю, он так и сказал. А что, между ними кошка пробежала в цирке? Или еще раньше?
Я покачала головой:
– Шандор меня ударил.
Тимоти метнул быстрый взгляд на мое лицо, разукрашенное синяками:
– Да… теперь понимаю.
Похоже было на то, что его преклонение перед Льюисом теперь почти достигло стадии обожествления. Уже в который раз я была вынуждена с сожалением признать: мужчины в подобных ситуациях время от времени неудержимо скатываются на самый низкий первобытный уровень. Впрочем, мне не стоит привередничать. Чем, спрашивается, я лучше? Ведь там, на кухне, во мне взыграли чувства самые примитивные, когда мой муж прибегнул к жестокому насилию, воплотив древний принцип «око за око». И то, что теперь, по прошествии времени, я этого стыдилась, уже ничего не меняло.
– Ну, так или иначе, – рассудительно подытожил Тимоти, – прием сработал. У этого типа слова как горох посыпались. Ты что-нибудь поняла из того, что услышала?
– Нет, – созналась я. Поскольку в быстром допросе, учиненном Льюисом, участвовали Беккеры, разговор шел на немецком языке. – Так что рассказывай.
И вот теперь, пока мы торопливо шагали вниз сквозь мглу пасмурного утра, Тим посвящал меня в смысл того, что сам сумел уловить во время дознания на кухне. Самое существенное – с нашей точки зрения – я уже знала. Из того, что успел расслышать Льюис, прежде чем ворвался в комнату, следовал вывод: Шандор ухитрился спрятать наркотики по пути, на горной дороге. Для тайника он выбрал место в дупле дерева рядом с тем крутым поворотом железной дороги, который мы с Льюисом предпочли срезать. Он добрался до гостиницы на две-три минуты раньше нас и еще рассказывал Беккеру о своей вынужденной пробежке с грузом наркотиков, когда Льюис притаился под окном и смог кое-что подслушать. Впрочем, эту часть информации Льюис все равно смог бы выудить у них позже. Но настоящей удачей оказалось то, что Льюис не сразу метнулся в окно, а чуть помедлил снаружи, и получилось так, что именно в ту минуту Шандор заказывал разговор с Веной и Льюис услышал номер.
После всего этого с Шандором больше не возникало проблем. Тим был прав. Уличенный преступник сам торопился выложить все, что знает. Возможно, дело было не только в страхе, который на него нагнал Льюис, но и в надежде на некоторое снисхождение, если он превратится в свидетеля обвинения. А Беккер последовал его примеру. Вначале он попытался унять словесное недержание Шандора, но вскоре сбавил тон, осознав, как много известно Льюису. И тогда уже посыпались факты и начали всплывать имена…
– Эти двое сами знали не так уж и много, – сказал Тим, – ведь они были всего лишь курьерами. Но Льюис говорит, когда полиция начнет разбирать гостиницу по бревнышку, там много чего найдется, и ведь он все-таки узнал номер телефона в Вене еще до того, как Шандор был вынужден бросить трубку. Конечно, могло случиться, что телефонистка успела выполнить соединение с заказанным номером и неожиданный отбой разворошил осиное гнездо в Вене. Тамошние боссы постараются скрыться; тогда венское звено преступной цепи будет труднее обнаружить. Но Льюис говорит – они вряд ли сразу дадут деру только из-за какого-то звонка. Еще подумают, что кто-то просто ошибся номером. И вообще, далеко они не уйдут: Интерпол не даст. Сейчас у Интерпола уже более чем достаточно оснований, чтобы заняться этой бандой, взять под наблюдение оба конца цепочки и разнести ее в пух и прах. Я думаю, если Шандор переправлял наркотики через Югославию в Венгрию, то Интерпол мог бы устроить западню и захватить подельников Шандора на их австрийских базах. Кажется, Льюис придерживается такого же мнения.
Что-то в его голосе – может быть, то, как он говорил, – заставило меня насторожиться. В его тоне я уловила… не то чтобы явную властность или покровительственную снисходительность, и уж наверняка не самодовольство, но некий оттенок этакого мужского превосходства, от которого не могут избавиться даже безупречно воспитанные джентльмены, особенно в тех случаях, когда они дозволяют женщине заглянуть краешком глаза в их мужской мир. Как видно, Тимоти вступил в этот «клуб».
– Он тоже о тебе весьма высокого мнения, – как-то невпопад произнесла я. – А теперь, с Божьей помощью, надеюсь, мы сможем разыскать то засохшее дерево, где Шандор спрятал пакеты с зельем… если ему можно верить.
– Ну да, участок колеи между двумя туннелями. Одинокая расщепленная сосна. Приметы – просто мечта сыщика, – с ехидным воодушевлением заявил Тим. – Ничуть не хуже, чем «одноглазый хромой китаец». Найдем мы это дерево, можешь не беспокоиться… А вот и «железка».
Довольно резво мы спустились по широкому склону, поросшему травой и усеянному камнями, и вышли к зубчатой железной дороге. Рельсы уходили вправо приблизительно на четверть мили и, сделав широкий разворот, снова возвращались назад, но уже ярдов на двести пятьдесят ниже того места, где мы находились.
Виднелась только едва различимая выемка в скале, где пролегала железнодорожная колея, а за ней, в предутренних серых далях, неясно вырисовывались более темные очертания одного или двух кустов, похожих на призрачные тени. Земля была пропитана влагой. Толстый слой дерна хлюпал у нас под ногами, словно губка; высокие листья папоротника сбрасывали на нас град капель, похожих на помутневшие кристаллы, и мы успели промокнуть по колено. Повсюду среди серых камней выделялись пучки горечавки, ее крупные лиловые цветы только начинали распускаться. В любое другое время это зрелище заставило бы меня замереть, но сейчас, откровенно говоря, я даже не очень-то старалась не наступать на них, когда сбегала по склону. Важно было только одно – скорость.
Мы достигли неглубокой выемки, где проходила железная дорога, и я спрыгнула в нее, а позади меня тяжело приземлился Тимоти, съехавший вниз, с грохотом осыпающихся камней. Я услышала, как он чертыхнулся, поскользнувшись на мокрой траве.
– Смотри под ноги! – посоветовала я. – У тебя все в порядке?
– Да. Извини. Эх, были бы здесь мои ботинки… Эти прогулочные на скользком склоне – настоящее орудие убийства. А следующий виток дороги виден?
– Отсюда – нет. Если идти вдоль колеи, то спускаться удобнее, но давай лучше пойдем напрямик.