Количество жертв

Сколько же было жертв «Красного террора»? Ответ именно на этот вопрос дал такую широкую популярность книге Мельгунова:

При оценке количества жертв «Красного террора» Мельгунов ссылается на «обобщающий очерк» комиссии, созданной Деникиным по расследованию злодеяний большевиков. Комиссия только за два года 1918–1919 гг. насчитала около 1700 тыс. жертв большевизма[2002]. Однако, как пришли к выводу авторы исследования «Население России в ХХ веке», опубликованном в 2000 г., цифра приводимая комиссией Деникина не имеет никакого научного обоснования[2003].

Мельгунов сам признавал низкую достоверность приводимых им данных: «Допустим, что легко можно подвергнуть критике сообщение хотя бы с.-р. печати о том, что во время астраханской бойни 1919 г. погибло до 4000 рабочих. Кто может дать точную цифру? И кто сможет ее дать когда-либо? Пусть даже она уменьшится вдвое. Но неужели от этого изменится хоть на йоту сама сущность?»[2004] В подтверждение своих выводов, Мельгунов ссылался и на другие оценки, например, ведущего британского специалиста по России, историка Саролеа, который приводил скрупулезные данные, но при этом, как отмечает Мельгунов, не указал на их источники. «Надо ли говорить, что эти точные подсчеты, — отмечал сам Мельгунов, — носят, конечно, совершенно фантастический характер, но характеристика террора в России в общем у автора соответствует действительности»[2005].

Последователи Мельгунова, как отмечает историк Ю. Емельянов, многократно превзойдут его «достижения»: если у Мельгунова счет расстрелянных и замученных идет на десятки и сотни тысяч, то у Солженицына — на миллионы и десятки миллионов[2006]. У Мельгунова количество жертв Красного террора так же считалось миллионами, например, он оценивал количество жертв Красного террора за наиболее кровавый 1920 г. в 1500 тыс. чел[2007]. Свой подход Мельгунов определял следующим образом: «Среднюю (скромную) цифру (расстрелов) надо установить приблизительно 5 человек в день или помножив на 1000 застенков, — 5000 и в год около 1,5 млн.»[2008]

Подобные подходы к оценке количества жертв вынудили Даниэля и Охотина, первых публикаторов книги «Красный террор» в СССР, предупредить читателей, что Мельгунов и «не претендовал на научное освещение событий»[2009]. «Белогвардейская литература, бесспорно, — подтверждал историк Павлюченков, — впитала в себя элементы народного вымысла в описании красного террора»[2010]. Действительно очевидно Мельгунова цифры и факты волновали далеко не в первую очередь. Зачем же он тогда писал книгу? Какую цель преследовал?

Направление поиска ответа на эти вопросы давал сам Мельгунов, указывавший на то, что вся его книга сводится, прежде всего, к оправданию «Белого террора», за счет обвинения «Красного»: «говоря о «красном терроре», со спокойной совестью я мог в данный момент проходить мимо насилий эпохи «белого террора»»[2011]. Мельгунов, даже не проходил мимо, а просто отрицал его: «Мы готовы не верить диким «похвальбам» о расстреле 900 новобранцев в день сдачи Самары или 120 пленных красноармейцев на ст. Чишма. Мы можем ослабить оценку подавления восстания в Сибирском полку, даваемую Майским, или докладов полк. Галкина об обстреле артиллерийским огнем непокорных деревень; мы пройдем мимо захвата заложников Комучем…»[2012]. Дело уже не в цифрах и фактах. А в чем?

Ответ на этот вопрос звучит в словах даже в целом благожелательно относящегося к Мельгунову историка Емельянова, который, предваряя издание его книги, отмечал, что она «имеет большое политическое значение», «имеет явный публицистический характер…, не лишена пристрастности, автор ненавидит большевизм…, (что) не способствует взвешенности суждений и выводов»[2013]. Однако дело здесь не просто в пристрастности, а во вполне осознанном акте борьбы — С. Мельгунов был руководителем «Союза Возрождения России» и «Тактического центра», ведущих борьбу с большевиками, неоднократно арестовывался, и в 1922 г. был выслан за границу. Книга Мельгунова — это даже не публицистика, а пропагандистский памфлет являющийся оружием идеологической войны.

Свои выводы Мельгунов строил на отчетах комиссии по расследованию большевистских злодеяний, которая была учреждена Отделом пропаганды Особого совещания при ген. А. Деникине[2014]. Основная проблема Отдела пропаганды (Освага), по словам его руководителя ученого правоведа, видного кадета К. Соколова, заключалась в «отсутствии у нас политического курса»[2015]. У Отдела пропаганды не было не только идей, но и даже каких-либо открытых целей, за достижение которых можно было призывать продолжать борьбу. Поэтому Отдел пропаганды сосредоточил все свои усилия на призыве к борьбе против «большевистского варварства». Основное внимание Освага, подтверждал редактор газеты «Вечерние Новости» из Екатеринослава, «обращалось на издание каких-то разжигающих национальную ненависть брошюр…»[2016].

Но главная задача, ради которой собственно и создавался Отдел пропаганды, заключалась в том, указывал Деникин, чтобы «заставить сейчас, после заключения перемирия, их (союзников) войска сражаться за Россию (а это) — выше сил какого бы то ни было правительства. А главное, здесь сейчас начинается такая кампания — демагогическая, взывающая к желанию покоя и мира, изображающая всех антибольшевиков реакционерами и реставраторами, что союзные правительства боятся дать сражение своим большевикам на непопулярном сейчас лозунге интервенции»[2017].

На Отдел пропаганды, по словам Деникина, были отпущены «весьма крупные средства, чтобы с первых же шагов поставить широко это важное дело»[2018]. «Кредиты на пропаганду и «осведомление», — подтверждал военный журналист А. Валентинов, — грозили достичь гомерических размеров»[2019]. Отдел пропаганды, подтверждал Врангель, «стоил правительству бешеных денег»[2020]. Однако, как вспоминал руководитель Освага К. Соколов, «ни с чьей стороны, от высших чинов ставки до последнего стражника, мы не встречали понимания, сочувствия и поддержки…, у всех наших ведомств к «Освагу» какое то злорадное и легкомысленно-пренебрежительное отношение»[2021]

Причина этого заключалась в том, что Отдел пропаганды, одновременно со своей прямой деятельностью, выполнял функции политического осведомителя департамента полиции, «стыдливо скрывавшегося под псевдонимом Гражданской Части Государственной стражи»[2022]. Дело усугублялось тем, что возглавлял Осваг представитель, политически чуждой армии, партии — кадетов. В конечном итоге работа Отдела пропаганды самим «белым», по признанию Деникина, принесла больше вреда, чем пользы, «благодаря самому факту всеобщего отрицательного отношения к нему и недоверия ко всему, что носило печать «Освага»»[2023].

После ликвидации Освага, отмечал в своем дневнике Валентинов, «расплодилась чуть ли не дюжина маленьких «осважнят»: «политические авантюристы всех рангов и калибров, ех-министры Особого совещания, голодные, оказавшиеся на мели осважники, случайные репортеры вчерашних столичных газет, — все эти дни и ночи напролет сочиняли обеими руками рецепты спасения России»[2024].

По окончанию гражданской войны в рядах этих «политических авантюристов» окажется и Мельгунов, который в годы написания «Красного террора», в 1926 г. становится одним из инициаторов и соредакторов еженедельника «Борьба за Россию», открывавшегося передовицей: «Мы зовем к непримиримости. Мы зовем к борьбе…, поднять чувство активности для борьбы с нею (коммунистической властью) вот наши главные задачи»[2025].

Неслучайно Горький в ответ назвал Мельгунова «достойным кандидатом в палачи»[2026]. «Именно демагоги и политиканы с нарочитыми всхлипываниями и причитаниями, — пояснял С. Павлюченков, — ведут толпы слепых к порогу нового террора»[2027]. Мельгунов относился к тем российским эмигрантам, которые, по словам Дж. Кейнса, «больше ненавидят большевиков, чем любят Россию, — (и) заставляют нас принимать решения только на основе слухов, далеких от реальности»[2028].

Что же касается количества жертв гражданской войны, то Мельгунов в итоге сам был вынужден признать: «Оглядывая всю совокупность материала, легшего в основу моей работы, я должен, быть может, еще раз подчеркнуть, что в наши дни он не может быть подвергнут строгому критическому анализу — нет данных, нет возможности проверить во всем его достоверность. Истину пока можно установить только путем некоторых сопоставлений»[2029].

Действительно в период написания книги «Красный террор» таких данных либо не было, либо они находились еще в слишком разрозненном виде. Ситуация станет меняться со второй половины 1920-х гг. Но начать стоит все-таки со сравнений, поскольку они задают некую систему координат которая позволяет дать более объективную оценку масштабов того или иного исторического события.