Адрес, написанный графом от руки к 10-летию со дня принятия Эльвиры на работу в дом Бобринских, был прочитан в присутствии друзей и знакомых и помещен в особую кожаную рамку[22].
Живя в эмиграции, Бобринской пытался продолжить свою научную деятельность, но теперь, в отрыве от учреждений и издательств, это было трудно, и он занялся приведением в порядок и анализом прежде собранного материала. Человек спортивного склада, он играл в теннис, обожал походы по горам и охоту. Граф имел внушительную коллекцию охотничьих ружей и часто уходил в горы с местными охотниками – для него это был не только спорт, но и возможность длительного общения с прекрасной природой.
Его жена, похоже, чувствовала себя менее уютно в горах, не имея опыта знакомства с ними и, возможно, опасаясь этих грозных исполинов. Бывшая сотрудница Строгановского училища, она превосходно владела прикладными ремеслами, отлично вышивала и, вообще, имела «золотые» руки. Говоря о Бобринском, она никогда не называла его «мой муж», или «мой супруг», а исключительно – «граф», или же «Алексей Алексеевич».
Чета жила жизнью эмигрантов, ища общения с людьми такой же судьбы. К ним приезжали Шереметевы, Волконские, Юсуповы, Ферзены, Голицыны, Ширковы и иные изгнанники, сумевшие, впрочем, сохранить, пусть и потускневший, но русский стиль жизни.
Бобринские и их гости ходили по грибы, гуляли и охотились в горах, пили лечебные воды у источников Раццес, сидели у самовара закусывая чай вареньем из хрустальных вазочек, играли в шахматы и бридж, и говорили, говорили… Говорить было о чем. Это и воспоминания об утраченной России (совмещенные с воспоминаниями об ушедшей молодости) и жесткая критика установившегося там режима, это и ностальгия, и надежды, с годами всё таявшие – те самые беседы, блестяще воссозданные, к примеру, у Владимира Набокова, у которого тема изгнания стала главной. Эмигрантов сплачивал общий культурный багаж, и, в немалой степени, их общее социальное происхождение.
Долгое время беженцы считали себя изгнанниками временными, пытаясь репродуцировать «счастливую русскую жизнь», существовавшую до 1917 г. При этом, в действительности, они в новых, зачастую драматических, условиях эту жизнь, которая не была прежде такой уж безмятежной и «русской», создавали по сути заново, так как в прошлом, в России, они говорили по-французски, жили новостями европейской культуры, да и редко ходили в церковь. Изгнанники в чаянии родной стихи, идеализируя быт помещичьего дворянства, культивировали забытые традиции и истово соблюдали православную обрядность. Из Сиузи Бобринские и их гости зачастую отправлялись в Мерано ради православных служб в Никольской церкви при Русском Доме[23], однако предпочитали, похоже, чтобы священники для молебнов и других обрядов приезжали к ним сами[24]. Иногда богослужения устраивались и в доме художника Оскара Виденхофера[25].
На последнем этаже его красивого дома, в одной гостиной, русские жители этого края периодически собирались вместе со священником, как рассказывают дети Оскара, Вольфганг и Петер (последний тоже стал известным художником).
Оскару нравилось общество русских эмигрантов, он с удовольствием писал их портреты, играл в шахматы, в особенности, с князем Дмитрием Сергеевичем Шереметевым, дружил с семьей Голубь, а также с Александром и Марией Фидлерами и их детьми Петром и Ириной (Фидлеры после Второй мировой уехали в Америку).
Частым посетителем виллы Бобринского был вышеупомянутый князь Д.С. Шереметев (1869–1943). Полковник кавалергардии, адъютант Николая II, с 1918 г. он жил в эмиграции в Италии. Его сын Николай женился на княжне Ирине Юсуповой, дочери известного князя Феликса. Князь Дмитрий, видимо, знал Тироль еще до своих поездок в Сиузи – с этим краем была связана семья его жены, Ирины Илларионовны Воронцовой-Дашковой (1872–1959) и невестки Александры Илларионовны, в замужестве графини Шуваловой (в свою очередь она являлась матерью Александры и бабушкой Софии и Майи Ферзен). Граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков[26] часто проводил время вместе с семьей в Мерано и других тирольских курортах[27].
«Для нас самым прекрасным периодом было межвоенное время» – поведала мне однажды, графиня Майя Ферзен, дочь Александры Ферзей, урожденной Шуваловой.
Расскажем чуть подробнее о семье Ферзен, судьба которых также крепко увязалась с Южным Тиролем и с Сиузи. Графиня Александра Павловна родилась в Петербурге, в семье Александры Воронцовой-Дашковой и Павла Шувалова, одного из самых видных сановников императорской России. В 1905 г., будучи губернатором Москвы, он пал жертвой теракта. Девушка вышла замуж за графа Дмитрия Леонидовича Вяземского, расстрелянного 2 марта 1917 г. Во время Гражданской войны, в 1918 г., погиб и ее брат Борис. Оставшись с двумя детьми, она пробралась в Крым, к вдовствующей императрице Марии Феодоровне. Императрице удалось спастись от красного террора, так как в 1917 г., во время Февральской революции она, вместе с дочерью Ксенией (которая, кстати, в 1910 г. останавливалась в Мерано, в гостинице Palace Hotel), оказалась в Киеве, на свадьбе другой дочери, Ольги – и оттуда со своей свитой отправилась в Крым. Ее племянник британский король Георг V послал ей на выручку военный корабль Marlbourgh – на нем она и еще две тысячи беженцев уплыли в Западную Европу. Те же англичане вывезли из Крыма и графиню Александру Павловну, вместе с ее матерью и детьми. После лет скитаний по разным европейским странам – Англии, Франции, Мальте – они осели, наконец, в Италии, в Риме. Также в Италии обосновались и многие их другие родственники, в том числе дедушка, бабушка и две сестры бабушки – княгини Ольга и Варвара Долгорукие, последняя из которых написала на английском языке автобиографию, «Россия. 1885–1919», свидетельство о судьбе российской аристократии в ее последний предзакатный момент.
В 1921 г. вдовая Александра Павловна вышла замуж в Лондоне за графа Александра Ферзена. Ему тогда было 25 лет: вместе с остатками армии генерала Врангеля он покинул Россию в 1920 г. (с Александрой он познакомился еще в годы ее замужества с князем Вяземским).
И графы Ферзены составляли видный род, известный своими верноподданническими традициями. В Добровольческую армию в 1919 г. ушел также дядя Александра, граф Павел Ферзен.
Супруги Ферзен поселились в Италии, родились две дочки, однако счастье графини продолжалось недолго: в 1934 г. ее муж скончался в Риме (похоронен на кладбище Тестаччо), оставив 6-летнюю Софию и годовалую Майю (в крещении Марию). На следующий год вновь овдовевшая графиня провела свое первое лето в Сиузи: очередной раз альпийская природа лечила русскую душу. Александра Ферзен вернулась сюда на следующий год, потом опять, а в 1937 г. решила поселиться тут окончательно – вместе с двумя дочками.
Конечно, они познакомились с Бобринскими, как и их тетя Ольга, наезжавшая в Сиузи. 7 февраля 1968 г. графиня Александра Ферзен скончалась, упокоившись на кладбище в Кастельротто. В этих местах еще долго вспоминали красивую русскую аристократку и ее двух дочерей, в особенности – Майю, работавшую тут некоторое время учительницей. Обе сестры затем покинули Южный Тироль, но их воспоминания о графе Алексее Бобринском стали важнейшим источником для реконструкции его биографии.
Русская миниколония в Сиузи имела и других членов. Среди них – княжны Елена Александровна и Татьяна Александровна Гагарины, в замужестве княгиня Голицына[28] и Игнатьева[29]. Сестры с 1924 г. владели в курортном городке Арко близ озера Гарда небольшим пансионом Villa Editha[30], среди постояльцев которого были преимущественно русские эмигранты. Дамы часто ездили в Мерано на богослужения[31], а летние месяцы не раз проводили в Сиузи.
Среди добрых знакомых Бобринского, как уже говорилось, встречались и выходцы из североевропейских стран, в том числе – семейство Ибсен. Его постоянной напарницей по теннису являлась Ирене Ибсен, внучка великого норвежского драматурга Хенрика Ибсена. Ее отец, Сигурд, тоже писатель, а также политик – в 1903–1905 гг. он занимал пост премьер-министра Норвегии, а затем стал одним из творцов получения независимости страны от соседней Швеции, пытаясь также внедрить на родине республиканское правление вместо монархического. Женой Сигурда была певица Берглиот, дочь писателя Бьеристерне Бьернсона, Нобелевского лауреата в 1903 г.; от их брака родились Ирене, Тулла (Элеонора) и Танкред Ибсены. Это интересное норвежское семейство владело близ Сиузи внушительным особняком в «тевтонском» стиле, выстроенным в 1880 г. пивным королем из Баварии Кёльблем. В 1922 г. особняк изъяли из владения Консорциума водопровода Сиузи, и чуть позднее Сигурд его приобрел. Спустя несколько лет, в 1930-х гг., скандинавский хозяин поставил рядом с виллой еще одно здание – для своей библиотеки и уединенного писательского кабинета.
Если сам Сигурд Ибсен бывал в Сиузи не так часто, то его супруга проводила тут долгие периоды, занимая свое время прогулками у подножия массива Шилиар, а также не прекращавшимися тренировками в пении – она была замечательной певицей. Компанию ей составляли верная гувернантка фрау Линдеманн, а также ее брат Бьерн Бьернсон – он и его третья жена Эйлеен жили на вилле Бьернсон, появившейся в 1929 г. на подаренной Ибсенами участке. Позднее на их вилле жил Бендикс Карл Зайнц, пасынок Бьерна, сын его третьей жены, но в 1943 г. ему пришлось бежать в Америку из-за своего еврейского происхождения, продав виллу одному миланцу. В 1944 г. ее снял Луис Оберраух, купивший собственность в 1957 г. – с тех пор семейство Оберраух пользуется виллой как дачей[32].
Бьерн Бьернсон, отец которого, вместе с Генриком Ибсеном, дал рождение норвежскому и скандинавскому театру, – личность тоже примечательная: актер, режиссер, драматург, импресарио. Еще ребенком он много путешествовал с семьей, а затем уже самостоятельно. В 1885–1893 гг. он работал художественным руководителем театра Христиании (совр. Осло), и стал первым директором Национального театра, с момента его открытия в 1899 г. и по 1907 г., а затем и в 1922–1927 гг. После перемещений по Европе и мюнхенского периода он «бросил якорь» в 1929 г. в Южном Тироле.
Ибсены были известны в Сиузи строгим, почти ритуальным, порядком жизни. Членов семьи к столу созывал колокол. Завтракали они на террасе, обедали налегке, а вот на ужин им подавали четыре смены блюд. При их доме существовал хитроумный ледник, почти лабиринт, сохранявший снег до лета[33]. В доме всегда было много гостей, причем приходить полагалось в строгих вечерних костюмах. После ужина хозяева и гости перемещались в «музыкальный салон», где музицировали, пили коньяк и кофе. В салоне находилось два фортепиано и арфа со скрипкой.[34]