Затем неизбежно наступило пробуждение и новое утро, в спальне отеля, рядом с практически чужой женщиной. Воспоминания о буйном праздновании после концерта уже не составляли контекста и не казались оправданием. Праздник закончился, обыденность вернулась. Кеа дремала рядом со мной в постели, постепенно просыпаясь, а я тем временем с чувством вины начинал раздумывать о последствиях того, что сделал. Мне ведь предстояло вернуться домой, к Алинне, которой я всегда оставался верен. Я винил лишь себя, Кеа ничего плохого не сделала.
Потом она проснулась, и после коротких страстных объятий мы приступили к неспешным утренним делам. Оба вчера перебрали с выпивкой, так что приходилось как-то управляться с последствиями, да к тому же мы совершенно друг друга не знали. Мне была известна лишь ее внешность, да то, как она играла. Она, должно быть, чувствовала в отношении меня то же самое. Чем наполнена ее жизнь, к чему ей предстоит вернуться?
Когда мы оба оделись, я вышел вместе с ней из отеля, и мы несколько минут постояли в декоративном садике возле здания.
– Что дальше, Сандро? – спросила она. – Тур должен продолжаться, не так ли?
– После полудня мы отплываем в Хакерлин-Обетованный, арендован специальный паром. Концертов больше не будет. Передышка до самого возвращения.
– А я сегодня отплываю на Деммер. Две недели сольников.
– Значит, мы вряд ли когда-либо встретимся?
– Вряд ли, но это все же возможно. Может быть, нам не стоит пытаться.
– Мне тоже так кажется. Ты не огорчена случившимся, Кеа?
– Конечно, нет. Мы оба взрослые люди. Праздник вышел шикарным – пусть таким и останется. Все было здорово, пока не кончилось.
Перед отелем стояла вереница такси. Когда ее машина скрылась, я вернулся в номер собрать вещи. Тут-то я и сообразил, что ничего не сказал о своих надеждах и планах когда-нибудь перебраться на Теммил насовсем. Ну, наверное, и не важно.
22
Мы, участники турне, разместились в современном большом отеле недалеко от городского центра Хакерлина-Обетованного; здесь имелся свой пляж, лодки напрокат, участки для рыбной ловли, бары и рестораны. Здесь нас оставили последние распорядители из организации Дерса Акскона.
На второй день пребывания в Хакерлине-Обетованном я прошел на пляж напротив отеля и стал смотреть через пролив на близлежащий Теммил. На небе четко рисовался темный силуэт Гроннера; ветер относил от острова тонкую струйку истекающих из вулкана газов. Я был совершенно уверен, что этот островок воплощает в себе мое будущее. Трудно, болезненно, почти невозможно было думать о возвращении в угрюмые северные ландшафты Глонда и о том, чтобы пытаться писать там музыку. Меня наполняло беспокойство. Глодало чувство вины из-за ночи, проведенной с Кеа; имелись и другие причины для неуверенности. Что случится, когда я вернусь домой? Захочет ли Алинна переезжать со мной на Теммил?
Я чувствовал, что за время путешествия мои представления о музыке изменились. Привычный мне аскетический, умозрительный модернизм с его дисгармоническими экспериментами и паузами, услада интеллекта, разительно преобразился. Теперь я мечтал о бурном потоке романтизма, о безумии красок и ритмов, о восторге распахнутой навстречу миру лирики. Мне хотелось сочинять матросские песни и детские музыкальные представления, хотелось воспевать любовные истории знаменитостей.
Подобные мысли заставляли улыбаться.
Я не мог не вспомнить про Денна Митри, молодого мьюрисийского композитора, с которым мы делали совместную запись много лет назад. Я втайне презирал его романтическую манеру, но впоследствии полюбил и самого Денна, и его музыку. Мне довелось прочесть несколько рецензий на наш общий диск, и по крайней мере двое из критиков открыто насмехались над его наивными, по их мнению, музыкальными ценностями. (Я не стал посылать ему копии тех рецензий и надеюсь, что он не натолкнулся на них сам.) Наконец-то я понял, откуда бралась его музыка: из самой ткани открытого островного общества, из умения радоваться простым вещам. Теперь мне хотелось писать музыку, которая заставила бы этих музыкальных снобов презирать и меня. Но вначале следовало вернуться домой, провести побольше времени с Алинной и предоставить новой музыке, обретенной на островах, унести меня в должный срок, куда пожелает.
23
Обратный путь до Квестиура занял больше восьми суток. Каждый день мои часы теряли или приобретали время; однажды за день я набрал целых четыре дополнительных часа – или потерял восемь. Не знаю точно, что именно.
Несколько раз нам пришлось пересаживаться на разные суда, и эта докучная необходимость вызывала и задержки в пути, и раздражение. Багаж и музыкальные инструменты часто досматривали чиновники. Теперь, когда концерты остались позади, все, чего нам хотелось, – это попасть домой. Какую-то часть плавания я просто просидел на нижних палубах, угрюмый и мрачный из-за бесящей меня медлительности продвижения.