— Я не хочу об этом спорить.

Мария была в отчаянии.

— Я не буду спорить. Но сказать ты мне можешь? Пожалуйста!

Франческа смягчилась.

— Послушай, когда сделали первую Копию, мне было тридцать три. Тебе было всего пять лет, и ты выросла с этой идеей, но для меня она всё ещё… слишком чуждая. Это нечто, что делают эксцентричные богатеи, ну как они когда‑то замораживали свои трупы. Для меня потратить сотни тысяч долларов ради шанса обзавестись компьютерной имитацией после смерти отдаёт… фарсом. Я не эксцентричный миллионер, не хочу тратить свои деньги — и твои тоже — на создание какого‑то… говорящего памятника собственному эго. У меня ещё сохранилось ощущение, что важно, а что нет, — она умоляюще взглянула на Марию. — Неужели это теперь ничего не значит?

— Это не будет имитацией. Ты будешь собой.

— И да, и нет.

— Что это значит? Ты же всегда говорила мне, что веришь…

— Я действительно верю, что Копии разумны. Просто я не сказала бы, что они — «тот же самый человек», с которого их сняли, или что другой. Тут нет ни правильного, ни ошибочного ответа, это вопрос не истины, а семантики. Дело в том, что у меня есть самоощущение, прямо сейчас, кто я, где проходят мои границы. И они не включают никакой Копии меня, запущенной в неопределённом будущем. Понимаешь? Сканирование не облегчит мне процесс умирания. Что бы ни думала на этот счёт моя Копия, если вдруг такая появится.

— Да это просто извращение, — сердито воскликнула Мария. — Это так же глупо, как… говорить в двадцать лет: «Не могу представить себя пятидесятилетней, такая старуха не может быть мной». А потом покончить с собой, потому что нечего терять, кроме этой старухи, а она не входит в твои «границы».

— По‑моему, ты обещала не спорить.

Мария отвернулась.

— Ты никогда раньше так не говорила. Всегда утверждала, что с Копиями нужно обращаться как с людьми. Если бы тебе не промыла мозги эта «религия»…

— Церковь Бога Безразличного не имеет официальной позиции относительно Копий — ни за, ни против.

— У неё нет позиции относительно чего бы то ни было.

— Верно. Поэтому вряд ли её можно винить в том, что я не хочу сканироваться. Так?

Мария чувствовала, что её буквально тошнит. Она почти год сдерживалась и ничего не говорила на эту тему, была в изумлении и ужасе, но силилась уважать выбор матери, а теперь она видела, что это действительно безумие и безответственность, не укладывающаяся в голове. Нельзя просто стоять и смотреть, как кто‑то, кого ты любишь, кто дал тебе твоё понимание мира, — превращает свои мозги в пульпу. Она возразила:

— Её можно винить, потому что она подточила твой здравый смысл. Они скормили тебе столько дерьма, что ты уже не способна ни о чём думать нормально.

Франческа лишь с упрёком взглянула на неё. Мария сразу ощутила укол вины: «Как ты можешь сейчас усложнять ей жизнь? Как можешь нападать на неё, когда она только что сказала тебе, что умирает?» Однако она не собиралась идти на попятный, выбирать самый лёгкий путь и «поддерживать больную». Вместо этого сказала:

— Бог безразличен… потому что именно Бог — причина, по которой всё такое, какое есть? И это должно давать нам чувство примирения с космосом, так?