— Вось як? — удивилась Хрысьця.

— Да-да. Я ведь вырос в Сочи, столице Адыгеи. Отец, видите ли, был дипломатом. Поэтому прекрасно говорю по-адыгейски, немножко — по-абхазски и по-грузински…

— А Чукотка здесь причём? — спросила Хрысьця.

— А при том, — палкоўнік улыбнулся, — что каждое лето туда съезжались чукотские туристы. Ведь Сочи — международный курорт. Иные чукчи жили там круглый год — писатели, художники. Отец дружил с некоторыми из них. Я, можно сказать, воспитывался на чукотской литературе.

Он вздохнул.

— Ах, Сочи-Сочи… Если бы вы знали, какие тёмные ночи в Адыгее! Но более всего мне не хватает моря. Вот, включил ароматизаторы на полную — и всё равно никакого сравнения с настоящим морским бризом.

Он помолчал и вдруг быстро добавил:

— А потом я много лет работал на чукотском направлении. И данная история весьма меня заинтересовала.

Каханоўскі смотрел теперь прямо в глаза Вынтэнэ.

— Скажите, вам ничего в ней не показалось… странным?

Вынтэнэ задумалась.

— Да, на самом деле.

— И что именно?

— Ну вот, например… — Вынтэнэ замялась, глядя в карие глаза Каханоўскага. — План какой-то ненадёжный.

И сейчас же некстати вспомнила, что на чукотском молодёжном сленге словом «план» обозначают самодельный алкоголь (поймают кого с бутылкой «плана» — мало не покажется). Но палкоўнік, похоже, понял её правильно.

— Во-первых, откуда он знал, что я ещё раз попаду в лабораторию? Я же туда не собиралась, да и не очень-то и звали…

Палкоўнік молча кивнул.

— Потом, я могла сменить блузку. То есть, я бы обязательно переоделась, если бы было во что. Но вещи остались у Ўладзя.

— Да-да, — поддержал Каханоўскі.

— А если бы мы с Уладзем помирились? А если бы Тарэся одолжила свою одёжку? Или дала бы денег на обновку?