Стол принесли. Солдаты продолжают держать на краул. Полковник Яковлев краснеет, пыхтит, глаза его бегают, он пытается подойти к министру, чтобы тот разрешил скомандовать «к ноге». Керенский лезет на стол.
Командиру полка следовало бы, по собственному почину, скомандовать «к ноге», видя, что штатский министр не в курсе церемониала парада, но он так растерялся от появления необычайного военного министра в шляпе, что ничего не командует и только окончательно смущается, пыжится и краснеет как рак.
Вот Керенский на столе, а солдаты всё еще продолжают держать «на краул».
— Товарищи, ко мне, — призывает военный министр. Солдаты не знают, что делать и переглядываются. Мы то же держим шашки «на краул», и с ужасом видим, что происходит что-то необычайное.
— Товарищи, ко мне! — властно повторяет Керенский и делает призывный жест к себе. Тогда солдаты, нарушив строй, повалили толпой к столу, причем большинство так и продолжало держать «на краул». Зрелище было потрясающее.
— Товарищи! — говорит Керенский, — приветствую в вас творцов и защитников бескровной российской революции. Но революция в опасности, безответственные пропагандисты уговаривают вас немедленно прекратить войну. Товарищи, они погубят революцию перед лицом врага внешнего. Товарищи, мы должны победоносно закончить войну и этим укрепить завоевания революции. Товарищи, революция в опасности… Как в евангельской притче зерно, упавшее на плодородную землю, даст хороший урожай, а зерно, упавшее на камень, погибает. Так и вы — семена революции — должны возрасти на сознательной почве, чтобы урожай был бы укреплением и углублением революции. Товарищи, помните, что я вам сказал, доведем воину до победоносного конца и да здравствует наша великая революция!
Солдаты закричали «правильно», заволновались, обступили министра. Из толпы вытолкнули четырех подпрапорщиков, которые в самом начале бунта перешли на сторону черни (в том числе и подпрапорщик Кустов). Керенский тут же произвел их в прапорщики за их революционные заслуги и расцеловался с ними.
После этого он направился к своему автомобилю, так и не поздоровавшись, и не попрощавшись ни с командиром полка, ни с офицерами. Солдаты что-то гоготали, орали, враждебно на нас посматривали, обступили четырех подпрапорщиков…
На этот раз, кажется, уже всё окончательно погибло…
Приехал в отпуск из Измаила мой одноклассник по гимназии и самый близкий друг К., вольноопределяющийся, бомбардир артиллерии. Очень приятно было повидаться, было, о чем поговорить. Встретились мы с другим моим приятелем по гимназии, сейчас пажом артиллерийских классов Покровским Жоржем, сыном последнего царского министра иностранных дел[87]. Много говорили на животрепещущие темы, и вот впервые за 6 месяцев я услышал и мне говорил это Покровский, что он монархист и что мыслит возможным существование России только при монархическом способе правления.
Как-то даже странно слышать в наше время заявления о монархических убеждениях. Сейчас монархисты скрывают свои убеждения, чтобы не повредить себе, а о своем благодетеле Государе Николае II намеренно забыли, дабы чем-нибудь себя не скомпрометировать — бросили своего Царя в несчастье, а еще совсем недавно многие из них лезли в дворцовую лакейскую за царскими милостями.
А потому меня так и поразило открытое благородство моего друга Покровского. (Впоследствии он много месяцев просидел, вместе со своим отцом, в большевицком застенке, попал в конце концов в Северо-Западную армию генерала Юденича, был тяжело ранен, заболел возвратным тифом и скончался. Изнуренный организм не перенес болезни.)
Я назначен идти со взводом и с оркестром музыки на Балтийский вокзал, встретить и сопровождать до полковой церкви тело полковника Николаева[88]. Всё удалось вполне прилично.
Солдаты шли за лафетом с гробом, оркестр играл похоронный марш Шопена. Затем похоронно били барабаны и играли гвардейские флейты.
Тело было похоронено в склепе при полковой церкви. Мне кажется, что это было последнее прохождение по улицам столицы взвода нашего полка, с оркестром, с барабанным боем и с флейтами.
Сижу в ротной канцелярии и подписываю ведомости. Фельдфебелем у меня в роте подпрапорщик с Георгиевским крестом 2-й степени, еще солдат мирного времени, рыжий, рослый. И его коснулась разлагающая пропаганда. Не то, чтобы он стал сторонником Ленина, этого я не могу сказать, но он определенно держит сторону солдат против офицеров, так как видит в нас бар, то есть препятствие к осуществлению давнишних крестьянских дум о помещичьей земле. Хоть и складно говорит барин, но держи ухо востро — того и гляди надует мужика.
Я пробовал ему говорить по поводу происходящего развала, он, конечно, за дисциплину и порядок, но и за то, чтобы власть была «народной». Привилегию называться «народом» имеют крестьяне, рабочие и вообще все малограмотные люди. Культурная часть населения причисляется по-видимому к паразитам, живущим на счет этого идола «народа». Идея, конечно, не его, а создана профессиональными разлагателями для возбуждения классовой ненависти.
Познакомившись поближе за последние месяцы с «народом», я считаю, что «народной власти» быть не может просто потому, что они на это не способны.
Трудно себе представить, откуда вообще появится вдруг «власть», да еще «народная», из происходящего сейчас хаоса и полного безвластия. Любопытно, что и мой фельдфебель, хотя и простой солдат, но понимает, что так продолжаться не может.
Конечно, или немцы разгромят нас окончательно и оккупируют чуть ли не всю европейскую Россию, или большевики устроят так называемую «народную власть». Во всяком случае катастрофы не избежать.