Сидим мы у них в гостиной, разговариваем и рассматриваем шашки кавказской, златоустовской и золингеновской работы. Чудной работы, великолепные клинки. Вдруг слышим, как жилица соединилась с кем-то по телефону и говорит.
— Ну да, конечно, приходите, приносите Ваши пакеты и ночуйте у меня; да, да, буду очень рада, как раз у меня здесь сейчас товарищ Веленин, приходите.
Тогда сестра моих приятелей начала говорить этой даме, что она удивляется и что крайне бесцеремонно приглашать к себе кого-то ночевать без спроса, и что это ой очень неприятно. Женщина стала что-то отвечать очень нахально. Мы не вмешивались, но прислушивались. Вдруг слышим в разговор вмешался мужской голос.
Тогда мы вышли на голос все вчетвером, как были с шашками в руках. Видим: в передней топчется какой-то небольшого роста человек в кожаной куртке; вся голова забинтована.
Увидев нас, он растерялся и моментально направился к выходной двери, дающей сразу во двор. Мы направились за ним, обмениваясь неприятными словами. В дверях мы остановились, он же пошел через двор на улицу и повернувшись из подворотни, пригрозил нам кулаком:
— Погодите, я вам покажу, офицерам!
И ушел.
Через несколько дней мы узнали из газет, что Ленин скрывался в Финляндии и наезжал в Петроград под фамилией Веленин (Вл. Ленин). Оказывается, нам грозил кулаком сам Ленин.
Надо сказать, что товарищ Веленин сильно нас рассмешил, так как всё его поведение и угрозы кулаком были скорее пошлы и ничего «великого» не было заметно в фигуре человека в кожаной куртке с забинтованною головою.
(Интересно проследить судьбу четырех «угрожаемых». Поручик Полубинский после демобилизации работал простым рабочим в сельскохозяйственной артели, женился, живет сейчас в советской России.
Его брат прапорщик Полубинский поехал добровольно в действующий полк. На переходе Луцк — Тернополь заболел и скончался от перитонита. Тело его привезли в Царское Село и отпевали в полковой церкви. Я стоял при гробе в офицерском карауле. Ужасно было горе матери. Надо было слышать, как она звала сына по имени, войдя в товарный вагон, где стоял гроб.
Прапорщик Шуенинов, сын профессора, тоже поехал добровольно на фронт и попал младшим офицером в Сибирский стрелковый полк. Я с ним переписывался, но вскоре перестал получать от него письма. И вот в феврале 1918 года он возвращается в Петроград в совершенно обалделом состоянии, является в Смольный, получает на руки оружие и соответствующий документ. Оказывается, его на фронте выбрали в конце концов на должность командира бригады. В 1919 году он командовал продовольственным отрядом, был пойман белыми в Перми и повешен.
Я же полтора года пробыл в красном Петрограде, сидел в Чека, голодал, участвовал в антибольшевицком заговоре, был в белой армии и теперь благополучно эмигрантствую в Париже.
В общем ни один из «угрожаемых» не погиб от красных.)
Сегодня очень важное заседание полкового комитета. Пришел откуда-то приказ о введении железной дисциплины. Командир полка полковник Яковлев читал его в слух в присутствии большинства офицеров и при полном составе комитета. Обстановка была торжественная.
Полковник Яковлев, необычайно тучной комплекции, с красным лицом и небольшими глазками, краснел и надувался более обыкновенного, и лицо его было багрово-красным.
Что переживал в этот момент этот кадровый офицер, всю жизнь свою прослуживший в полку и вынужденный стечением обстоятельств, «командовать» резервным полком и читать перед комитетом смехотворные приказы о введении железной дисциплины, долженствующей вроде манны небесной, по мановению волшебной палочки, спуститься к нам с неба?
Видно было, что он делал над собой усилия, чтобы выдерживать до конца свою незавидную роль.
Сегодня мое дежурство по полку, и я производил развод. Наряд был огромный, что-то около 800 человек. Одних караульных начальников было человек около 20. Солдаты имели совершенно невозможный вид, без кокард, без погон и даже без ремней.
Ни команды «смирно», ни «на — краул» не желали исполнять. И было совершенно невозможно что-либо сделать и призвать их к порядку. Стояла ватага обнаглевшего мужичья, без признаков какой-либо дисциплины, распущенная, неряшливая, ухмыляющаяся разбойничья банда, чувствующая свою полную безнаказанность и щеголяющая друг перед другом своим нахальством.