Вранье, но Присцилла успокоилась. Я взял коробку и слегка потряс, при этом внимательно прислушиваясь. Как будто по звуку мог сделать вывод, безопасно ли то, что находится внутри.

— Это не бомба, — заключил я, изображая уверенность.

— Слава богу, — выдохнула Присцилла и расслабилась. Взглянула на меня и облизнула губы. — Ты собираешься ее открыть или как?

— Да, — ответил я. И прибавил: — Но ты на всякий случай иди в ванную комнату и закрой за собой дверь.

— Но ты же сказал…

— Знаю. Но лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

Присцилла приподнялась, постояла в нерешительности, затем снова села, пересиливая страх:

— Если ты остаешься, я тоже остаюсь.

Я развернул бумагу. Под ней оказалась невзрачная картонная коробка. Я передал бумагу Присцилле, которая скомкала ее и держала у подбородка, как будто она могла защитить ее от возможного взрыва.

Я провел пальцами по краю крышки. Проволоки не нащупал. Поддел большим пальцем ближний край крышки, приподнял другой, снял крышку и отложил ее в сторону. Внутри оказался комок розовой ткани.

— Что это? — спросила Присцилла.

— Ткань, — ответил я, пробуя ткань на ощупь большим и указательным пальцами.

— И все? — нахмурилась она.

Я присмотрелся к розовому пятну на моих пальцах, понюхал и почувствовал запах крови.

— Нет, не все, — тихо сказал я.

Осторожно раздвигая складки ткани, я заметил, что цвет ее становится темнее, насыщеннее. На дне коробки оказалось серебряное блюдце, на котором находился источник крови — отсеченный человеческий палец.

Присцилла застонала, но я отреагировал спокойнее. Если вам случалось среди ночи обнаружить в своей гостиной отрезанную человеческую голову, подвешенную на проволоке к люстре, отсеченный палец уже не производит особенного впечатления.

— Не трогай, — взмолилась Присцилла, когда я протянул руку.

Я не послушался и поднял палец за кончик. Сморщенный, с пятнами на коже, палец принадлежал белому мужчине. Срезан ровно, по средней фаланге. Еще не закоченел — значит, был отсечен утром, может быть, даже в середине дня.

На блюдце лежала еще и записка, которую почти невозможно было прочитать из-за того, что бумага пропиталась кровью. Мне пришлось поднять записку и на просвет разобрать слова. Когда я вернул ее в коробку, она распалась на части.