– Не думаю.

– Тогда ладно. Я, может быть, поем с тобой. Продолжай писать, а я пока приготовлю макароны.

Папа вскипятил воды и начал изображать из себя научного эксперта, рассуждая о точке кипения воды для приготовления идеальных макарон с сыром. Я все записывала за ним и задавала ему каверзные вопросы. Он громко разглагольствовал о точном соотношении сыра, молока и масла, о правильных диаметре и размере рожков, напоминающих по форме согнутый локоть, о проводящих свойствах и молекулярной структуре белой пены, которая образуется по краям кастрюли. Подняв высоко над головой желто-голубую коробку с макаронами, папа оглашал, какими суперпитательными качествами обладает каждый ингредиент. Свою тираду он произносил особым профессорским голосом. Когда все было готово, мы поделили макароны поровну, разложив их в две миски, и затеяли проверку сырного соуса на стойкость, воткнув в каждую порцию пасты по вилке. Мы подождали, чтобы определить, чьи макарошки дольше удержат вилку в вертикальном положении. Выиграла моя порция. Мы посмеялись, поели и прекрасно провели время вместе.

Я помню этот обед в таких мельчайших подробностях потому, что это был последний раз, когда я видела папу веселым. Мои слова, возможно, звучат слезливо, сентиментально и преувеличенно. Но это не исключает тот факт, что они соответствуют действительности.

Мама намеренно включила телевизор на максимальную громкость и забрала пульт с собой на кухню.

Я одним глазом смотрела эпизод «Юных титанов» в гостиной. Мои родители, отец Уондерли, Барри и Кен уединились на кухне, где у них проходила важная встреча. По тому, что папа сказал мне раньше, я догадалась, что речь шла обо мне. После многих месяцев всеобщего внимания к Марджори мне было приятно осознавать, что у нас происходило нечто, хоть каким-то боком связанное со мной. Поскольку практически все ресурсы мамы и папы высасывала Марджори, я ощущала себя забытой. Фотокарточкой, выпавшей из семейного фотоальбома.

Я ничего не слышала из разговора взрослых. Единственная попытка подкрасться поближе к кухне закончилась провалом. Папа услышал меня и строго приказал мне возвращаться обратно на диван.

Встреча тянулась бесконечно долго. Я начала тихо ненавидеть «Юных титанов», особенно Зверомальчика с его выпирающим изо рта клыком. После затянувшейся дискуссии все наконец-то вернулись в гостиную. Мама села на диван рядом со мной. Пульт все еще был у нее, и она выключила телевизор. Мама принялась медленными круговыми движениями массировать мне спину. Я начала нервничать. Ее поведение явно означало, что мы будем обсуждать что-то важное. Барри, стоя у входной двери, что-то говорил в свою гарнитуру. Вскоре к нам присоединились Дженн и Тони со своими камерами. Операторы заняли позиции на противоположных флангах гостиной. Кен сел в плюшевое кресло у передних окон и с головой ушел в свой блокнотик. Я помахала ему, но он не заметил меня. Кен и Барри оба расположились за пределами обзора камер, чтобы наверняка не попасть в кадр.

Папа вошел вслед за отцом Уондерли, неся один из кухонных стульев. Папа уселся прямо перед телевизором, силясь устроиться поудобнее. Под мышкой левой руки у отца Уондерли была зажата книга в красном кожаном переплете. Разговор начал именно отец Уондерли:

– Привет, Мерри. Мне нравится твоя красная кофта. Уютная такая. – С каждым словом священник будто бы выбрасывал в атмосферу новую порцию гелия, который зависал над его головой разрастающимся облаком. Он осторожно обошел кофейный столик и сел на диван рядом со мной.

Я отодвинулась поближе к маме и засунула руки в карманы кофты.

– Добрый день. Совсем неудобная кофта, это моя форма, поскольку я репортер. – При этих словах я нервно взглянула в сторону папы, боясь, что он не одобрит того, как я общаюсь с отцом Уондерли.

Но папа успокаивающе кивнул и продолжил мысль священника:

– Мы сейчас обсудим, что именно отец Уондерли хочет сделать, чтобы помочь Марджори, и как, с его точки зрения, ты могла бы быть полезной ему. Хорошо?

Сначала я была несколько разочарована, что разговор вновь зашел о Марджори, но досада быстро сменилась осознанием, что собравшиеся вокруг меня взрослые люди, о мотивах поступков которых оставалось, как всегда, строить догадки, хотели поговорить со мной. Им реально была нужна моя помощь.

Отец Уондерли произнес:

– Все именно так, как говорит твой папа, Мерри. Ты себя получше чувствуешь? Мне рассказали, что ты не ходила сегодня в школу.

– Лучше. Я думаю, что просто очень хотела есть, вот и разболелся живот.

– Понятно. – Он улыбнулся, показав свои крупные зубы с сероватым налетом.

С такого близкого расстояния я могла рассмотреть следы «снегопада» перхоти на его плечах. Белый воротничок так плотно сжимал его адамово яблоко, что поверх стойки воротника навис небольшой кусочек кожи. Лицо священника было густо покрыто щетиной, при этом растительность на его щеках была столь густой, что мне в голову пришла шутка по поводу волков-оборотней. А голубые глаза отца Уондерли были такого светлого оттенка, что я начала опасаться слишком долго глядеть в них: вдруг моему взору откроется задняя часть его черепной коробки. От священника пахло пудрой.