– А что если Иван-город падет к тому моменту?

– Шведы не любят ночных боев. Они либо уже взяли Ивангород, либо сегодня на него не пойдут. Ни в первом, ни во втором случае ты им не поможешь. Разве что, возможно, уничтожишь часть тех пушек, что стреляют по ним. Но тогда пропадёт элемент внезапности.

Я сбегал к Эсмеральде. Увидев меня, она обрадовалась, заключила меня в объятия, и поцеловала, прижавшись ко мне всем своим столь желанным и упругим телом. Эх, не будь я женат, подумал я… Но моральный облик требовалось сохранить. Я с улыбкой высвободился из ее объятий и спросил:

– Эсмеральда, а ты умеешь кидать камни?

– Умею, конечно, – ответила она. – А зачем?

– А такое сможешь? – и я показал ей гранату.

Она подняла, взвесила ее в руке.

– И это смогу, Алесео.

Я вкратце объяснил ей свой план. Она лишь кивнула и быстро – за три минуты – оделась, спросив лишь, нет ли у меня гранаты без взрывчатки. Полдюжины таких гранат, окрашенных в желтый цвет, оказались в одном из ящиков, и почти всю дорогу она тренировалась – свинчивала колпачок и отпускала гранату.

Берег уже был виден, когда наш вертолет взмыл в небо и пошел вдоль реки Наровы. Минут через десять, мы уже были на том самом месте, про которое писала когда-то Наталия Кончаловская: «Нарва-крепость слева, Иван-город справа». Точнее, все было наоборот – для нас именно Нарва была справа. Верх стены ее крепости со стороны реки и Ивангорода был окутан клубами черного дыма. Я еще подумал сначала, что начался пожар, потом, услышав громоподобные выстрелы, понял, что это работает артиллерия того времени.

Ивангород еще держался, хотя то и дело новые ядра били в полуразрушенную стену, от которой постоянно летели осколки. Одна русская пушечка еще огрызалась, но калибр ее, судя по всему, был столь мал, что ядра никакого видимого вреда стенам Нарвы не причиняли.

Я направил вертолет над внутренним двором Нарвского замка. Там расположился лагерь с несколькими сотнями человек. Отдельно располагался шатер, а рядом с ним стояла группа богато одетых людей. То, что это были командиры, было ясно сразу.

Ну что ж, пора! Шведские командиры показывают на нас руками, наверное, недоумевая, кто мы такие и откуда взялись. Я завис над группой, и кто-то прицелился в меня из мушкета. Не дожидаясь выстрела, я даю знак Эсмеральде. А то, знаете ли, мы, конечно, знаем, что пуля не долетит, но что, если мы ошибаемся?

Девушка оказалась на высоте. Одна граната, вторая, и вся «группа в полосатых купальниках» осталась лежать неподвижно в неестественных позах. А мы уже у первых клубов черного порохового дыма. Сбросив две гранаты, мы нанесли визит и второй батарее, которую я определил на слух, и, не дожидаясь видимых результатов – все равно же ничего в пороховом дыму не видно – направились к третьей.

Попали мы на этот раз, наверное, прямо в бочонок пороха. От страшного взрыва тряхнуло вертолет, и я еле сумел его выровнять и уйти обратно ко внутреннему двору замка. Через секунду, полбашни рухнуло вниз, а во дворе начался пандемониум. На наших глазах кто-то выломал ворота, ведущие прочь от Наровы, и шведы, превратившиеся в обезумевшую толпу, побежали – как раз навстречу пулеметному огню подъехавших наших ребят. После первой же очереди оставшиеся в живых побросали оружие и подняли руки к небу.

Оказалось, что практически все офицеры были на военном совете у полковника Шлиппенбаха, командира полка, и в живых остался лишь один лейтенант, отосланный полковником доложить обстановку. К его счастью, он так и не успел взобраться на стену, зато до полковника и прочих офицеров был уже далеко и не попал под раздачу. Именно у него я и принял капитуляцию, после чего доблестных шведских вояк загнали в сырые подвалы замка.

Эсмеральду я на месте пассажира заменил на Виталия, причем мне не очень понравился его заинтересованный взгляд при виде прекрасной горянки. Но, вспомнив слова Патриарха про «хорошего мужа», я промолчал. Вертолёт взмыл в воздух, и мы полетели через Нарову в Ивангород. По нам не стреляли, и мы сумели благополучно сесть в крепости.

Человек в кафтане, отороченном мехом – и это в такую жару! – сидел на земле, а двое в красных кафтанах – тоже раненые – перевязывали его какими-то тряпками.

– Я – Алексей, князь Николаевский, личный посланник государя, – сказал я. – А се Виталий, граф Дмитриев.

Тот поклонился, как мог.