Глава 40

Ильяс громко выругался, стукнул кулаком по столу, но следом не побежал — мужская гордость не позволила. Да и Захар осадил его, налил очередную порцию, распечатал новую пачку сигарет. В бар вошли две девицы, чья профессия не вызывала никаких сомнений. Обидно, конечно, что Гасан получит удовольствие даром, хотя, как знать, может, и с него попросят за услуги? Вот тогда и оскандалится — денег-то у него с собой нет никаких, весь общак у Захара.

Глеб понимал, что должен остаться и понаблюдать за чеченцами. Пока барышни-охотницы располагаются у стойки, обсуждают «откат» с барменом, постреливают глазками, прицениваясь к потенциальным клиентам, сами клиенты должны поговорить о деле.

Между собой мужчины разговаривали на родном языке. Ему пришлось зажмуриться, вызвать из памяти то, чего помнить не хотелось — афганский плен. Профессиональный долг заставил сосредоточиться, увидеть обозленные лица, услышать гортанные голоса. Долгие недели среди этих людей научили различать отдельные фрагменты их речи, похожей на чеченскую. Говорить он так и не попробовал, но улавливал смысл услышанного.

— Сегодня расслабляемся по полной, а завтра начинаем действовать. Связной, из местных, черный, сам выйдет на нас. Ты, главное, не пытайся вести переговоры — ничего не поймешь и все испортишь. Тагир уверял, что человек он наш, надежный — мусульманин.

Нетвердой походкой Слепой двинулся к девушкам, перемигивающимся с Ильясом и Захаром. Он шлепнулся на высокий табурет рядом с той, что была потемнее кожей, и попросил разрешения угостить ее французским коньяком. Бармен, естественно, захлопотал, не дожидаясь согласия.

— Я прошу только о компании на полчасика, а в качестве компенсации посылаю этим молодым красавцам по банке моего любимого пива.

Сиверов на ломаном английском с сильным французским акцентом объяснил Ильясу и Захару, что очень не хочет пить в одиночестве. Намеченную ими даму арендует совсем ненадолго, так как уже почти дошел до нужной алкогольной кондиции.

Захар, исполнявший роль переводчика, счел за лучшее не устраивать сцен, тем более, что ангажированная девица посылала ему многообещающие воздушные поцелуи.

Разговор с проституткой сложился как нельзя лучше. Сиверов гнусавым голосом начал читать ей проповедь о богобоязненности и более достойных профессиях. Она агрессивно возразила, без запинки рассказав короткую печальную историю своего первого грехопадения и Божьего невмешательства в эту ужасную несправедливость. О том, что такая легенда есть у каждой женщины, продающей свою любовь, Глеб знал наверняка. Обида на Бога, не обеспечившего ее автомобилем, жильем, трудолюбием и чистоплотностью, тоже всегда присутствует. Так что оставалось только выяснить, какой именно из богов не пожалел бедняжку. Жаклин не повезло с христианским творцом, но и мусульманский, и другие, плохо ей известные, тоже, оказывается, не всегда предотвращали падение своих дочерей. Слово за слово, Сиверов выяснил, что хотя в Севре нет действующей мечети, сторонников Аллаха хватает. В Севре мусульмане собираются у некоего Саллаха, эмигранта из Туниса. Кажется, он на этом даже зарабатывает, и неплохо. Поэтому его дочкам не приходится таскаться вечером по барам в поисках приработка, не то, что ей, несчастной, одинокой сироте…

Вскоре у проститутки закончились и сок, и коньяк. Слепой тоже выразительно потряс пустой пивной банкой и побрел к выходу.

Лестница была пустынна, и Глеб на ходу снял кепку, расправил плечи, надел очки. Через минуту сел за руль своей машины, разложил на коленях карту и быстро нашел улицу, где жил Саллах.

Недалеко от нужного дома была небольшая платная стоянка, откуда хорошо просматривался вход. В окнах горел свет, занавески шевелились, отчетливо различались человеческие фигуры. Вскоре двери приоткрылись, на крыльцо, громко разговаривая, вышли несколько мужчин. Сиверов узнал одного — толстый, низкорослый дядя Люк. Вслед за ними на крыльце появились женщины, некоторые сняли низко завязанные платки, другие просто отодвинули их к затылку, трое присоединились к мужьям, ничего не меняя в своих головных уборах. Люк подошел к машине один. Возможно, тетя Андре и дети не разделяли его религиозных воззрений, или молились дома.

Отомстить Пьеру, отдавшись русскому Володе, не получилось: он даже в номер ее не позвал. Едва выйдя из бара, сразу извинился и пошел к себе, ничего не объясняя. Видимо, просто пожалел… Спасибо ему. Ей совсем не хотелось дарить себя ни Илие, ни его товарищам. Володя, кстати, сразу понравился ей больше других, но начинать с него? Нет, ее первым мужчиной будет если не Пьер, то кто-то похожий на него.

Николь печально брела вдоль улицы, не надевая своей яркой шапки. Снова по щекам катились крупные соленые капли, подсыхали от ветра и пощипывали уголки рта. Столько раз она отказывала мужчинам в их главной просьбе, но никогда не предполагала, что какой-нибудь из них откажет ей. Не думала, что влюбится без памяти в белого иностранца, взрослого, женатого… Что будет плакать из-за его равнодушия, редкой красоты и особенного, проникающего взгляда. Что будет помнить всем телом его случайные невинные прикосновения, запах его кожи, одеколона, джутовой куртки. И будет бесконечно думать: когда она ошиблась, почему он передумал? Ведь сразу все было наоборот — он интересовался, а она повелевала…

Тормоза завизжали у нее за спиной, дверца машины щелкнула, приоткрывшись. Николь и не заметила, что, погрузившись в любовную тоску, сошла с пешеходной дорожки на проезжую часть улицы. Но даже не это было удивительным, предрождественским чудом — за рулем чуть не сбившего ее авто сидел предмет ее страданий, красавец, супергерой Пьер Никонов. Нервы самой эффектной официантки ресторана не выдержали, и она, цепляясь руками за капот и бампер, осела на мокрый холодный асфальт.